В.К. Кузаков Астрология сквозь призму историографии истории астрономии
Астрологическая массовая литература, которая функцио¬нировала на Руси в допетровское время, не была порож¬дением пришлой европейской моды, а отражала специфи¬ку культуры определенного этапа, вызванную сугубо ре¬альными, определенными задачами. Историк науки дол¬жен учитывать исторический контекст бытования тех или иных знаний. Вопрос надо формулировать так: какие за¬дачи в реальной обстановке и насколько удовлетворитель¬но решала эта «наука». Поскольку сочинения, называемые «предвещательными», были распространены широко, то они, естественно, чем-то удовлетворяли человека той поры. Сама проблема по-разному освещалась в историко-научной литературе. Часть исследователей была предель¬но категорична в своих суждениях, относя астрологию к лженауке, которая «отвлекала» силы от изучения реаль¬ностей естественного мира природы. С другой стороны, иные исследователи подходили к ней самым серьезным об¬разом и видели в ней элементы рациональности, способ¬ствовавшие отражению реалий природы. Немало было ис¬ториков науки, которые были осторожны в своих высказы¬ваниях, только фиксируя факт существования астрологии.
Необходимо отметить, что наиболее негативно относи¬лись к астрологии историки, изучающие период наиболь¬шего развития самой астрономии. Астрология не могла не оказаться «лженаукой», мешавшей развитию астрономии как науки. Реальная оценка возникает тогда, когда сама история науки становилась достаточно самостоятельной, достаточно развитой отраслью исторической науки, чтобы найти рациональное в том, что еще недавно объявлялось лженаучным. Любая «наука» прошлого есть то, при помо¬щи чего та эпоха решала свои сугубо «личные» проблемы бытия. Сравнивать современную астрономию как науку и астрологию того времени неестественно,— это разные предметы, разные приемы разных эпох, употребляемые для решения практически разных задач, для ответа на разные вопросы.
Перед историком, изучающим культуру допетровского времени предстает общекультурный феномен — астроло¬гия как некоторая «наука», как тот «инструмент», с по¬мощью которого общество старается решить определен¬ным образом один из вопросов своего бытия.
Много помогли изучению этого явления публикации памятников «отреченной литературы», осуществленные В. Н. Перетцем, А. Н. Пыпиным, Н. С. Тихонравовым, М. Н. Сперанским. Причем необходимо отметить, что по¬давляющее большинство публикаций и работ на эту те¬матику датируется концом XIX — началом XX в. С одной стороны, произошло это в силу того, что данные памятни¬ки публиковались в русле издания памятников старины вообще. С другой стороны, сама историческая наука уже могла тогда выделить из себя тех исследователей, которые бы могли в полной мере посвятить свое внимание этой тематике. Но, быть может, самое главное заключалось в том, что сам мир находился на грани великих перемен. Это было время напряженного ожидания. Недаром тогда возникают многочисленные спиритические общества, не¬даром многие начинают определять судьбу практически подобно тому, как это делалось некогда в прошлом.
Одной из первых интересных работ по данной темати¬ке является труд К. Голоскевича. Автор говорит о пред¬ставлениях того времени, по которым «сообразно с реаль¬но-практическим настроением своего духа древнерусские христиане стали представлять всю природу подобно огромнейшей машине, в которой все части ее, каждое коле¬со, рычаг, пружину приводят В действие и направляют к своей цели известные ангелы» 2. Казалось бы, перед нами нереальный, парадоксальный для тех времен образ маши¬ны домашинного периода. Но это только так кажется. На самом деле каждодневная практика Руси, в которой были гончарные круги, ткацкие станки, мельницы, разнообраз¬ные сверлильные устройства, замки, метательные орудия, ловушки, часы, была практикой «машин», практикой ме¬ханики, механизмов, в которых изменение одного приво¬дило к изменениям в другом, где причина и следствие располагались, как в механизме часов с их многочисленными зубчатыми передачами, в последовательности стро¬жайшего порядка. «Колеса», находившиеся в общемиро¬вом «механизме», как маховые колеса, распоряжающиеся движением других «шестеренок» — светил, созвездий, сме¬ной времен года, дня и ночи, «зацепляли» колесики чело¬веческой жизни, превращаясь в образ огромного «колеса фортуны», «колеса судьбы».
М. II. Сперанский, В. Н. Перетц публиковали памятни¬ки «отреченной литературы», давая им характеристику и высказывая свое отношение к астрологии. Первый считал, что в них соединились языческое гадание и христианское миропонимание и что основой были «общечеловеческие психологические черты» — стремление знать свою судьбу. Здесь мы видим проблему, которую решали и в прошлом, исходя из наличного материала культуры эпохи. Мож¬но говорить одновременно о том, что массовость подобного рода «рецептурности» списков в конкретных условиях Руси того времени говорит и о том, что это явление было весьма широким. Древнерусская практика передачи зна¬ния основывалась именно на бесписьменной традиции, традиции передачи знания изустно («из уста в уста», как нечто переданное, «вдутое»). Так передавались сведения о том, как и когда гигантское «маховое колесо» небес за¬цепляет «колесики» дольнего мира, в которые практичес¬ки превращались сами люди.
Публикуя «Громники» и «Лунники», В. Н. Перетц писал о том, что данный источник в свое время был по¬пулярен потому, что основывался на изучении реальных явлений природы.
Историки медицины, изучая прошлое и обнаруживая преимущественный интерес к изготовлению определенных лекарств, средств, направленных против определенных болезней, мер, направленных па предотвращение этих бо¬лезней, вправе делать вывод о времени и распространении тех или иных заболеваний'. Подобным же образом историк астрономии, обнаружив в тот или иной период распрост¬ранение «лекарства», подобного астрологии, вправе гово¬рить, что эти «лекарства» порождены именно специфи¬ческим «заболеванием».
Практически все историки астрономии так или иначе касались астрологии. Даниил Святский в 1927 г. опублико¬вал статью, посвященную литературе еретиков Новгорода Великого конца XV в.3, а также небольшую работу об астрологе Николае Любчанине и астрологических альмана¬хах на Руси в XVI в.4 Но Святский преувеличивал заня¬тия еретиков литературой естественнонаучного, астрономо-астрологического плана, считая еретиков кружком интел¬лигенции того времени, занимавшимся проблемами «нау¬ки». Тем не менее, обратившись к этой тематике, он обратил внимание историков науки на нее. В свое время «Шестокрылом», который находился у еретиков, занима¬лись В. П. Зубов, а также автор настоящей статьи5. Веро¬ятнее всего, обращение еретиков к естественнонаучной литературе было не самоцелью. «Шестокрыл», как таблицы определения дат затмения, был только средством, при по¬мощи которого решались более важные, с точки зрения самих еретиков, проблемы: понятие вечности или конечно¬сти мира в контексте православной доктрины.
Наиболее обстоятельна, хотя и небольшая по размерам, работа М. А. Шангина6. Это был доклад, прочитанный автором в феврале 1930 г. на заседании Комиссии по исто¬рии знаний АН СССР. Изучая астрологические кодексы, автор писал, что они «весьма важны для истории знаний, именно для истории естественных наук, и в частности для астрономии». Шангин берет греческие рукописи, находив¬шиеся в собраниях русских монастырей, отмечая, что в них были «заданы основные методы всех естественных паук» (мир, земля и небо как единое, связанное целое). Наконец, но его мнению, астрология есть не что иное, как эксперимент, ибо «магия, преимущественно астрологиче¬ская магия, была всеобщей школой человеческого знания», т. е. историей методов пауки. Шангин пишет, что астро¬логия предшествовала астрономии. Но па самом деле все гораздо сложнее. Многое зависит от того, что мы понимаем под астрономией: возникновение научного метода, теории, или же наблюдение и рациональное использование его результата в практике повседневной жизни? С позиции последнего метода можно говорить о том, что астрономия предшествовала астрологии, и что та была своего рода «инструментом», который мог возникнуть не ранее самих наблюдений и при помощи которого определенное время решало свои специфические временные задачи.
Иначе говоря, мы возвращаемся к мысли о том, что именно те или иные задачи в рамках той или иной культу¬ры могут сконструировать, но могут и отбросить, отложить на время подобный «инструментарий». Астрология, с одной стороны, возникает периодически по мере постановки тех проблем, которые она, как некая «конструкция», и призва¬на решать.
Шангин, далее, считает астрологию своеобразным стер¬жнем народной науки: «...наиболее сильная сторона народной пауки — астрология, поглощает или в ином случае ок¬рашивает собой другие отрасли народного знания (магия ботаники — астроботаника, медицина — иатрософия, метео¬рология — астрометеорология)» 8. Очевидно, было бы пра¬вильнее говорить о том, что человек в явлениях природы видел естественную связь с временами года, которые свя¬зывались у него с периодически возвращающимся миром Солнца, Луны и созвездий. И вообще необходимо говорить о том, что астрология есть только эпизод культуры опре¬деленного времени, который возникает только в случае определенно поставленных вопросов. Шангин ставит проб¬лему специфики культур Запада и Руси, когда отмечает, что в России греческие астрологические рукописи вошли в культуру, а на Западе они «лежали на поверхности латин¬ской культуры» 9. Наконец, в работе есть вполне современ¬ный заход па источники прошлых культур: «астрологиче¬ские кодексы говорят нам еще и о своем времени, обнаруживают социальную почву, экономические и классовые соотношения».
Историограф истории пауки фиксирует, что на работу М. А. Шангина практически не ссылался ни один из сов¬ременных нам историков астрономии. Во-первых, это про¬исходит потому, что сама история астрономии пользуется весьма традиционным набором источников при создании истории прошлой астрономии. Наконец, потому, что исто¬рия астрономии в значительной мере усвоила образ, созданный самой современной астрономией, и при написании истории пауки, естественно, только громит эту «лженауку», которая на самом деле имеет все основания (основания рациональные) в культуре того времени. В известной мере эту работу «не замечали» еще и потому, что она поднима¬ла очень сложные философские, методологические пробле¬мы истории знания.
Астрология предстает перед нами, историками науки, как предмет гораздо более сложный, нежели астрономия, ибо астрология на самом деле есть «инструмент», состав¬ленный из многих разнообразных элементов культуры. Зна¬чит, с точки зрения истории науки вообще и истории ас¬трономии в частности изучение астрологии гораздо более трудоемко и требует профессионального подхода скорее философско-историко-культурного, нежели историко-научного. Астрология, как предмет изучения, находится как бы между историей пауки, историей культуры и историей фи¬лософии. Работа М. А. Шангина заостряет внимание на том, что до сих пор в силу целого ряда причин мало замечалось историками пауки. Но, в то же время, в работе пет главного: как астрология реально функционировала в самой русской культуре, т. е. читатель не найдет здесь рассказа о самом непосредственном действии.
Одним из первых в послевоенное время (уже в совет¬ский период развития исторической науки) коснулся астро¬логической тематики Б. Е. Райков ". На астрологической литературе «необходимо специально остановиться, потому что... она сообщала широкому кругу читателей данные о строении неба и земли» ,2, писал автор. Он верно оценил причины популярности этой «науки»: она «служила, так сказать, запросам жизни». «Движения небесных светил получали практическое применение для устройства дел че¬ловеческих, для решения житейских задач» 13. И далее ав¬тор говорит, что в условиях Московской Руси астрология «была до известной степени положительным явлепием» н. Практически всеми историками астрономии, которые не предвзято смотрели на этот феномен, и многими историка¬ми культуры отмечено, что в «основе астрологического мышления, как-никак, лежала идея закономерной связи между человеком и природой: отдаленные от нас светила, повинуясь некоторым вечным и неизменным законам, ока¬зывают свое действие на подлунный мир и на все там на¬ходящееся» 15. Таким образом, надо здраво смотреть на то, что было реалией культуры прошлого.
Одна из следующих наиболее крупных работ по истории астрономии в России принадлежит Б. А. Воронцову-Вель¬яминову 16. Автор приходит к выводу, что в России астро¬логия по получила такого развития, как на Западе: «при¬чиной этого были здравые взгляды русских людей на при¬роду» ". Вероятно, что перед Воронцовым-Вельяминовым стояла вполне определенная задача написания истории астрономии как в высшей степени «рациональной» дис¬циплины. Но это приводило к тому, что значительные реа¬лии прошлого оставались в стороне. Необходимо еще до¬бавить, что автор «Очерков» не рассматривает так называ¬емую «народную астрономию», которая была также проли¬зана астрологическим «привкусом».
Дальнейшее наступление на астрологию со стороны истории астрономии было продолжено Б. В. Кукаркиным. Автор «попытки объяснения явлений природы вмешатель¬ством и волей сверхъестественных сил» рассматривает «как попытки антинаучные, тормозящие развитие истин¬ной науки» ". Автор относит астрологию безоговорочно в разряд «отрицательных факторов в развитии истиннее пауки», хотя, пишет сам, и здесь «случайно делались и на¬учные открытия» 2°. Однако можно говорить и о том, что в| допетровской Руси мы не фиксируем науки как таковой, и потому то, что не существует, не может испытывать от¬рицательных последствий.
Мы уже говорили ранее, что астрология принадлежит в ее «русском варианте» к культуре. Вряд ли стоит каж¬дый раз приводить те аргументы, которые мы встречали у М. А. Шаетипа и с которыми нельзя не согласиться. Ин¬тересно то, что в полемике против астрологии историки астрономии не затрагивают этой серьезной и аргументиро¬ванной работы. Необходимо отметить и то, что В СВОЕМ ФУНКЦИОНИРОВАНИИ НА РУСИ ТАКАЯ АСТРОЛОГИЯ В ИЗВЕСТНОЙ МЕРЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЯЛАСЬ ДОКТРИНАМ ЦЕРКВИ, НЕ БЫВШИМ В СОСТОЯНИИ ОТВЕТИТЬ НА ВОПРОСЫ О СУДЬБЕ КАЖДОГО ЧЕЛО¬ВЕКА. Недаром русская церковь так решительно выступа¬ла против астрологии в ее любом проявлении. Еще более определенно высказался Б. В. Кукаркин по поводу астро¬логии в другой своей работе: «...обычно историки естест¬вознания много внимания уделяют изучению этих лже¬научных концепций. Некоторые историки утверждают, что астрология способствовала развитию астрономии. Ни астрология, ни религия по своему существу не могут способствовать развитию науки» и.
Механизм науки и ее развития слишком сложен, чтобы можно было его так легко определить. Как ни парадок¬сально, но многие препятствия на пути развития науки есть факторы, одновременно способствующие ее росту и развитию. Кукаркин готов изучать астрологию скорее в плане борьбы с ней рациональной астрономии. И, изучая ее, обнаруживает, что «астрономические наблюдения, сде¬ланные в целях астрологических предсказаний, неодно¬кратно и с успехом использовались для научных целей» гг. Автор выступает не против того, что найдено рациональ¬ного, а против самой системы, в которой это совершилось. Но, отбрасывая эту «лженауку», он тем самым отнимает у астрономии то, что она взяла у астрологии. Астрологии нет и не может быть без того, без чего нет и не может быть астрономии. Если же автор ведет речь о целях, стоя¬щих перед астрономией как наукой и астрологией, то их смешивать неправомерно. Астрология была одновременно и «наукой», которая отвечала на вопрос, и одновременно ответом, но эта система вопрос-ответ уже не принадлежит астрономии. Разные вопросы — разные «науки» — разные ответы. Астрология есть историко-культурная реалия, но, вероятно, еще более она играла роль фактора, приема, снимавшего психологическое напряжение, в иных конкрет¬ных условиях достигавшего максимума.
Рационализм, который обычно ищут историки пауки, сравнивая современную пауку и «несовременное прош¬лое», должен быть изучаем в историческом контексте культуры. СПЛОШЬ И РЯДОМ СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЯ НАУКИ ПОЛЬЗУЕТСЯ КРИТЕРИЯМИ СОВРЕМЕННОГО ЗНАНИЯ И, НЕ НАЙДЯ АНАЛОГИЙ, ЗАЧИСЛЯЕТ НЕКОТОРЫЕ ЯВЛЕНИЯ В РАЗРЯД «ЛЖЕ¬НАУК». Важность того или иного явления в истории сплошь и рядом определяется не тем, как это явление вписывает¬ся в наше понимание, а тем, какое место оно занимало в прошлом. То, что мы зачастую оставляем в стороне от науки, на самом деле имело огромное значение для самой культуры, частью которой в известной мере оказывается и сама наука.