Пытаясь затеряться в темноте
трёхзубых угловатых помещений,
поглаживает веки подозренье,
что больше не научишься терпеть.
Что сгинуло на творческих порывах
умение жевать незнамо что,
спокойно представлять в полу окно
и видеть сквозь - подвал в крысиных спинах.
Сгорает время как координата,
узлы-привязки стряхивая: брак.
Конвейерная лента, тяпнув фрак,
ведёт от обнажёнки до разврата.
Облагорожено, упрощено
отсутствием светил сплетенье лестниц;
градации теней и громкость песен -
теряясь в первобытном "всё равно",
чуть проще себя чувствовать исконной
частицей, самобытной и живой..
Но всё же пробивается дугой
фонарный свет на грузный подоконник,
высвечивая каверзный рельеф,
отяготив иллюзию свободы:
с реальностью заваливают годы
на край постели - не обман, не блеф,
не глупая людей претенциозность
и не слащавость кружевных риторик.
Всего лишь метка (время суть историк),
когда вчера прошло, а завтра - поздно.
Всего лишь веха. Зрение вникает
в привычных форм статичных прямоту.
Сегодня ночь корится фонарю.
А, может быть, за шторами светает.
Желанный миг укутыванья в тьму
распят, и всё спокойно, всё как надо.
Обычный строй, обычная бравада.
Обычный мир не тесен поутру.
Об одиночестве слова сжимает глотка.
В плечах зима слоится тёплым бредом.
Ещё не сдохли ласточки под снегом,
а значит, вьюга вовсе не воровка
и ничего уже не отберёт.
Равнина пять на восемь брызжет ветром -
сдвигаю шторы, потчуясь заветом
из темноты всегда идти вперёд, -
и что-то зыбкость втиснуло в окрестья,
волной шумит полог белёсых крыл;
- мы живы все. А я уж и забыл,
по правде говоря, что все мы вместе.