Человечек умещается в руке,
но тоска его, тоска так велика,
что рука становится — река,
целый мир вместившая в зрачке.
Человечек говорит: «пусти-пусти —
в дивный сад, в бессмертную траву…»,
но река всё держит на плаву,
веточкой легко зажав горсти.
Держит… повторяет набелО…
всё к губам подносит ледяным —
снова жизнь подходит со спины
и в затылок дышит тяжело:
«не пора». И в говоре часов
новый день расправит позвонки,
и, присев на берегу реки,
срежет заусенцы с голосов.