Петрушевский и К

Владимир Затлер
                * * *

   Пятого января Александр Евгеньевич Петрушевский проснулся как будто другим человеком: физическое состояние – словно у чемпиона мира по плаванию; мысли в голове ясные - как у лауреата нобелевской премии; настроение – будто изобрёл эликсир молодости. Проснулся он и понял, что долго спать нельзя, что жить нужно не во сне, а широко раскрыв глаза на мир, познавая этот мир и по возможности его усовершенствуя.

   Стоя в ванной, Петрушевский едва не проглотил зубную щетку от внезапного осознания в мире людей своего предназначения, будто посланного ему с неба и не менее достойного славы, чем подвиги Геракла. Решил он открыть частное коммерческое предприятие в сфере добрых услуг. Даже название придумал: «Петрушевский и К». Главную мысль своей деятельности определил так: «Быть добру», то есть не богатству материальному, а добру, как проявлению чувств: дарить людям радость и пробуждать в них ощущение личного счастья.

   По нравственным соображениям стоимость услуг компании он установил минимальную, так, чтобы хватало на покрытие налогов и других затрат, связанных с финансированием благородной деятельности.

   В первую очередь Петрушевский решил избавить уличную детвору от дурного влияния Васьки по кличке Жгут, строптивого и скупого на человеческую доброту.

   Васька, долгое время занимался закупкой нержавеющего металла у местного
металлургического завода и вагонами отправлял в Нижегородскую область, где из этого металла изготавливали вилки да разные ложки с поварёшками. Когда оба завода стали работать без посредников, Васька на некоторое время потерял смысл жизни, затем вновь воспрянул духом, закупая в Москве нижнее женское белье и торгуя им на рынке своего города по нежадной цене.

   По разным слухам, у Жгута деньги водились немереные, и что он, якобы, частенько выделял из них мелкие купюры и раздавал дворовым мальчишкам на покупку сигарет, приучая молодежь к вредной привычке.

 «Ещё, чего доброго, начнёт спаивать пацанов, а там и до наркотиков – ладонь протянуть», – переживал Александр, ощущая в себе энергичного борца за чистоту человеческих нравов. «Если души людей изгонят из себя Христа, наступит конец Света», - рассуждал Петрушевский и, теряя самообладание, начинал костерить всех, кто плевать хотел на светлое будущее человечества.

 «Я бы ему такой табачок подсунул, чтобы он после первой затяжки все кишки свои выкашлял! Нашёл чему детей учить!» - как чайник со свистком кипел борец за справедливость при одном только воспоминании о Жгуте.
   В такие минуты в больном воображении Петрушевского Васька Жгут возникал в облике аморального чудовища, способного погубить мировую цивилизацию.

   И задумался Петрушевский, что ему такое сотворить, чтобы Жгут не приучал малолетних ребят к вредным привычкам.

 «Может, на него телегу накатать в милицию? Не годится. Не по-мужски как-то... Может, его споить к чертям собачьим? Пусть всё свое богатство пропьет, чтобы у него даже на коробку спичек денег не осталось. Нет. Всё не то... Он сам кого угодно алкоголиком сделает. Попробуй, откажись. В ноздрю воронку вставит и через нее зальет. Может, его счастливым сделать? Пускай почувствует, что такое счастье, а там, глядишь, и с другими поделиться захочет. Надо ему сосватать родственницу мою, Кристину. Она у меня красивая, умеет впечатление произвести. Да и он вроде не урод. Вот только улыбка наглая, да матерится как сапожник. Ему тридцать три, ей двадцать два исполнилось. Глядишь, из них семья получится. Дети народятся. А их воспитывать надо. Не станет же Васька учить злу собственных детей. Так потихоньку и перевоспитается». 

   Приняв решение, Александр Евгеньевич, в хорошем настроении, азартно хлопнул в ладони, словно это было началом аплодисментов, за которым в скором времени он ожидал овации и славу имени своего.

                * * *

   Поздно вечером Александр позвонил на домашний телефон Жгуту. Напомнил о себе. Предложил помощь в оптовой продаже товара, ссылаясь на личные торговые связи, вспомнив, как бы невзначай, о своей родственнице Кристине, у которой, якобы, торговых связей столько, сколько у паука нитей в паутине, и что Жгуту не мешало бы познакомиться с деловой девушкой.

   Ответ Василий дал не сразу.

- Дел по горло, - объяснил он по телефону. – Сам-то чем занимаешься, ботаник? Ты, я помню, в детстве всё любил с деревьев листья обрывать для гербария. Помнишь, как ты с высоты тутовника грохнулся?

   В трубке раздался смех Жгута, тот самый – надменный и циничный – от которого у
«ботаника» всякий раз ползали по скулам желваки.

-    Я проектирую одну идею, - с обидой в голосе произнес Петрушевский.
-   Что за идея?               
-   Социальный заказ, - ответил «идеолог», пытаясь выглядеть солидным и парализовать Васькин язык, что бы тот перестал обзывать его ботаником.
- Идея, говоришь? И де я с твоей родственницей встречусь? – дурачился Васька.
- Завтра сообщу, - хмуро произнёс Александр так и не добившись уважения к своей личности.

                * * *

   В тот же вечер у Петрушевского состоялся разговор с Кристиной.
-За Ваську ручаюсь головой, - говорил он, представляя Жгута своим другом и наделяя его лучшими человеческими качествами. Понимая, что идеальных людей не бывает, обмолвился и о недостатке «друга» - Изъян неистребимый, но без греха. Трудоголик он. Понимаешь? Работа для него превыше всего. Если он тебе понравится, виду не показывай. Пусть сам проявит симпатию. Кстати, Васька от любви к детям с ума сходит, – зачем-то добавил Петрушевский.
   Кристина подумала и дала согласие на встречу.
 
   У фирмы «Петрушевский и К» возникли первые финансовые расходы для пользы человечества, ведь человечество состоит из семей, а в намерения фирмы как раз входил план: создать как можно больше счастливых «ячеек общества».

   Встречу Александр назначил в воскресный день в центральном районе города; в однокомнатной квартире своего друга-холостяка, неутомимого путешественника. 

   Петрушевский не считал себя жадным человеком, но уже перед открытием  собственного бизнеса приучал себя к привычке не выбрасывать деньги на ветер.
   «Не в ресторан же их приглашать, - думал он. – А вдруг  у них ничего не выйдет... Пропьют, проедят деньги, а толку, что с комариного носа жир снять».

                * * *
               
   Стол был накрыт ярко-желтой клеенчатой скатертью.
   Кристина и Василий разместились по другую сторону стола напротив Петрушевского. Александр сидел сутулой спиной к окну без занавесок, загораживая собой солнечные лучи. Когда он менял положение тела, то гостям приходилось опускать глаза в пол, хотя Петрушевскому казалось, будто они прячут глаза не от солнца, а друг от друга, испытывая ту робость, какую испытывают влюблённые молодые люди, не желающие выставлять свои чувства напоказ.

 «Если эксперимент пройдёт удачно, решительно возьмусь за дело!.. Петрушевский и К!.. Звучит? Ещё как звучит! Дела пойдут, на всю страну буду звучать! Как седьмая симфония Шостаковича!» - думал «великий комбинатор».

   Петрушевский откупорил бутылку сухого красного вина, налил в бокал и поставил перед Кристиной. Взглянув на неё, подумал: «Красивая!» - будто впервые увидел.

   Кристина действительно была привлекательной девушкой: с миловидным лицом, честными внимательными глазами и модной короткой стрижкой.   
   
   Василий относился к тем крепким бритоголовым парням, на чьих лицах нередко можно было разглядеть уверенность в себе и смелый взгляд, хотя, временами, взгляд его казался сердитым, но только в тот момент, когда перед его глазами мельтешил его бывший одноклассник и сосед по дому Петрушевский, демонстрируя свое аристократическое воспитание. И сочку в бокальчик даме нальёт, манерно оттопырив мизинчик. И салфеточку напротив нее положит, чтобы она на салфеточку косточки от селедочки могла складывать. И дальше в том же духе.
 
-     За встречу! – помпезно произнёс первый тост инициатор встречи.

   Выпили. Закусили. После второго тоста Кристины – за знакомство –  возникла потребность в общении друг с другом.

-     Что ты, Вася, так не весел? Что ты нос на брюхо свесил? – потянулся за
третьей рюмкой водки Александр.
-     Что ж мне, языком своим изобразить на шее пионерский галстук, для веселья? – ухмыльнулся Жгут.
   Чтобы скрыть возникшую неприязнь к  ботанику, Василий заговорил с девушкой.
-  Ваш родственник говорил, будто у Вас имеется коммерческое предложение к моему бизнесу… может быть не совсем мужскому... - замялся он.
- Это почему же?.. – испугался Петрушевский за то, что у Васьки может пропасть интерес к деловой беседе и это нарушит план дальнейших действий. – Разве снабжать женщин колготками от Голден Леди, например, не может мужчина? Конечно... – продолжал он, отстраняя рукой яблоко, которое протягивала ему Кристина, уговаривая не пить спиртное без закуски, – конечно, женщины без колготок или трусиков выглядят привлекательней...

   Хватило укоризненного взгляда Кристины, чтобы родственник заткнулся.

- Вообще-то к бизнесу у меня интерес небольшой, - легкомысленно произнесла девушка. – Меня больше интересует Ваша личность... Василий.

   «Ага! – мысленно порадовался родственник за рождение прекрасных чувств. – Попался Васька на крючок..."

- Ах, кокетка... Проглочу!

   Последнее слово Петрушевский выкрикнул как потерпевший, но, услышав себя в
пространстве, устыдился своей выходки и замолчал.
- Ну что? Что вы смотрите на меня как на шизика? – запротестовал он, приподнимаясь из-за стола и пытаясь дотянуться до вазы с фруктами. – Между прочим, мульт-ик есть такой, про щуку... Она там восклицала так: Эх! проглочу! Смотри, Васька, съест тебя родственница моя, как та щука карася... Ты ведь ей по вкусу пришелся.
- Я не щука, милый мой…
- Молчи, девочка. Милый у тебя один – Василий Анатольевич Жгутиков.
- Слушай, клоун... Ты зачем меня пригласил? – занервничал Жгут, нутром не
воспринимая кривляние в человеческом поведении.

   Клоун выпрямился во весь рост своего длинного худого тела. Задержал на каждом из присутствующих удивленный взгляд, словно ему самому было не понятно: зачем они
собрались… Вынул из внутреннего кармана пиджака солнечные очки. Надел их на глаза. Молча сел на свое место. И замер.
         -     Дядя Саша, Вы уснули? – спросила Кристина.
         -     Да. Можете целоваться, я всё равно ничего не вижу и не слышу.
   Он поднял руки и заткнул уши ладонями.
          -    Интересно, получается... - улыбнулась Кристина. - Вы как тот дворецкий, которого барыня заставила вслух зачитать ей любовное письмо, но при этом велела ему заткнуть уши, чтобы он не мог слышать, о чём читает. Признайтесь, Вы подглядываете за нами сквозь темные очки?

   Дядя Саша хихикнул
 
- А что... не плохо придумано: под предлогом деловой встречи сосватать
меня своему другу, - в весёлом настроении прибывала Кристина.

   От таких слов Кристины у родственника отвисла челюсть...

-     Хватит комедию разыгрывать, - продолжала Кристина, нарочито повысив голос. - Какой еще бизнес?.. Я так же знаю бизнес, как Вы, Саша, знаете нормы приличия.
- И норму в спиртном, - подхватил Жгут со свойственной ему циничной улыбочкой. - Ты, ботаник, на себя не похож. Я тебя никогда таким не видел...
   Ботаник заскрежетал зубами.
- Хватит придуряться, - сказал Василий. – Надумал сватать, так продолжай. Но
дурачка из меня не надо делать. Не советую…

   За такое откровенное признание Жгута, Александр на радостях уж было хотел извиниться перед ним даже за те оскорбления, которые, может быть, еще только будут, лет так через пятнадцать, но вспомнил слово «ботаник» и в лице изменился.

- Кристина... – сердито произнёс «ботаник», – с этим человеком тебе будет худо.

   После сказанного Петрушевский весь напрягся, пытаясь выглядеть трезвым и
рассудительным.

- Это почему же? – спросила Кристина, а Жгут вопросительно посмотрел на
обоих.
- Если ты выйдешь за него замуж, он из квартиры сделает торгово-выставочный
зал, где на бельевых веревках будут болтаться образцы женских трусов и лифчиков. Гости к тебе перестанут ходить. Подруги  будут смеяться над тобой. Ты с ним горя хлебнёшь. Приглядись к нему. Видишь?
- Что я должна видеть?
- Грубость на его физиономии? Такой тебя и ударить сможет. Хотя, многим
женщинам нравится, когда их бьют... – отчаянно махнул рукой Петрушевский.
- За что ты взъелся на него? Он ведь молчит. Сидит и терпит оскорбления в
свой адрес, – возмутилась Кристина.
- Пускай терпит! – крикнул родственник. Крикнул и утихомирился. - Кто ему
ещё, кроме меня, правду скажет? С ним никто не связывается. У него кулаки размером с мою башку. Ты только посмотри…
          -    Обыкновенные мужские руки. Крепкие. Не то, что у некоторых. 
   Родственник взглянул на свои руки и обиделся. Попытался из бутылки хлебнуть глоток водки, но поперхнулся и
закашлял.               
- Василий, стукните его по спине, - испугалась Кристина.
- Не надо!.. - вскрикнул Петрушевский, опасаясь Васькиной руки.
   Продолжая кашлять, он склонился на четвереньки, повалился на пол и затих.
-     Вася, - перешла на шепот Кристина, - он не умер?
-     Он меня с тобой переживет. Видишь, мизинчиком дрыгает? Через пять
минут встанет и бросится камаринскую плясать.
- Ты в этом уверен?
- Могу поспорить.
- На что?
- Сама решай.
- Ты меня домой проводишь.
- Далеко?
- На окраину города. Проводишь?   
-
   Василий посмотрел на девушку без той самодовольной улыбки, без которой Петрушевский не раз пытался, но так и не мог представить его лицо, лицо «жулика», умеющего подбирать ключики к сердцам молодёжи, входить к ним в доверие и влиять на них пагубно.

- Если проспоришь Ты, всё равно тебя провожу. Хотя бы потому, что на улице
уже темно, – сказал Жгут.
- Дура ты Кристюха, - без шумных признаков жизни застонал Петрушевский,
свернувшись калачиком и не открывая глаз. – Васька детей не любит. Он их разврату учит, –замену себе готовит...
- Послушай, чревовещатель... - поборол в себе гнев Васька. – Что ты там
бормочешь? Открой глаза, встань и откровенно скажи обо мне всё, что у тебя на уме.

   Петрушевский  вытянул уточкой тонкие обкусанные губы, открыл глаза и удачно, но со второй попытки, поднялся на ноги.

- Кто ты есть? – заглянул гостю в глаза Петрушевский. – Кто тебя сюда звал?
- Хватит дурью маяться? – вмешалась в разговор Кристина.
- Пусть выскажется, - продолжал проявлять терпение Василий. Он обернулся
через плечо в сторону Кристины и попросил ее сварить кофе, если он есть.
- В этом доме всё есть! Как в Греции! - распетушился Александр Евгеньевич. –
А что у тебя есть? Деньги? Тоже мне... Рокфеллер. Ты слышал о таком? Он женским молоком питался, потому что от жадности страдал болезнью желудка. Много переживал из-за денег. 
- Я не пойму… в чём дело? – спросил Жгут.
- А в том... Что ни в чём.
- Не понял?
- И не поймешь. Не за что зацепиться в тебе.
- Тогда чего цепляешься?
-
   Петрушевский пошатнулся. Шлепком ладони пригладил к затылку упавший на глаза рыжеволосый чуб и потянулся за рюмкой.
- На чём я остановился?..
- На том, что во мне не за что зацепиться, - напомнил Жгут.
-    Вот именно... Ничего ценного в тебе нет. Мне даже тошно с тобой
разговаривать.               
- Тебе тошно по другой причине, - пояснил Василий.

   После некоторой паузы Петрушевский вышел из ванной, подобрал с пола очки и снова нацепил на нос.

- Несчастные вы… Пойду я от вас.
- Куда? – спросила Кристина, выходя из кухни и держа в руках разукрашенный
под хохлому деревянный поднос.
- Блудить пойду, - сам, не веря в то, что сказал, ответил родственник.
- Старый Вы, дядь Саш, для таких похождений, - пошутила Кристина. Зачем
они Вам? Вы ведь умный человек.

   Дядя Саша захотел обидеться, но на слово «умный» отреагировал душевно, даже улыбнулся.

- Чего стоишь, будто служанка? Пригласи к столу Ваську Анатольевича. Отдай
ему мое кофе. Пойду я. Работу искать. Между прочим, я второй год работу не могу найти, - признался Петрушевский.
- И кем бы ты хотел работать? – на полном серьезе спросил Жгут.
   Петрушевский снял очки, сунул их в карман и уставился на гостя так, будто пытался подчинить его своей воле – внушить свою правду жизни, изменив его отношение к людям.

   Но Жгут был человеком волевым, физически крепким (не то, что Петрушевский –
дистрофик с гусиной шейкой), и не поддавался никакому внушению со стороны. Его мировоззрение было устойчивым. Мир он знал не по книжкам, а реально изучая этот мир, изо дня в день, на протяжении многих лет. Окончил школу троечником, но в жизни не растерялся и теперь жил успешнее многих отличников. Припомнив это, «дистрофик» почувствовал в себе зависть, мысленно плюнул на себя, утерся и на вопрос гостя ответил скучно:
- Зачем тебе заботиться обо мне? Какая работа мне нужна... Сколько водки я
выпил... Жалость решил проявить? Так с этим чувством РОДИТЬСЯ НАДО!!

   Больше Петрушевский не пил спиртного. Ел фрукты, запивал соком; перешел на кофе, слегка касаясь трепетными пальцами горячей чашки и не решаясь прикоснуться к ней губами.

- Что ты за человек, ботаник?.. – вздохнул Жгут.
- Не называй меня так, если не хочешь получить по сопатке, – обнаружил в себе
мужество Петрушевский и за себя порадовался.
- Как же я забыла!.. – спохватилась Кристина. – У нас в доме воду горячую
отключили. На всю неделю. Санечка, можно я душ приму?
- Иди, иди... поныряй... русалка.
-
   В отсутствие девушки мужчины сидели за столом молча. Петрушевский пытался вообразить счастье всего человечества. Жгут размышлял о личном благополучии: например, о своей работе. Думал он и о Кристине.

- Как тебе родственница моя?.. – вернулся к реальности Петрушевский.
- Понравилась.
- Не верю.
- Почему?
- В глазах искры нет.

   Жгут улыбнулся. На этот раз его улыбка не раздражала Александра, в ней читались неподдельная грусть и разочарование.

- Кем тебя назвала Кристина, когда ты блудить собрался? – спросил гость. И
сам же ответил: – Стариком тебя назвали. А мы с тобой одногодки.

   Сообразив в чём дело, Петрушевский взбунтовался.
- А вот мы сейчас и проверим!.. - сказал он.
   Обжигая губы, Александр спешно отхлебнул кофе, подошел к ванной комнате и властно постучал в дверь.
- Кто там? – донёсся голос Кристины.
- Это я, моя рыбынька... Родственник твой любимый.
- Я Вас не слышу! Вода шумит! Если кому-то в туалет приспичило, то я уже
выхожу!
- Ты не торопись! Воду  убавь!.. Теперь, слышно?
- Да. Говорите.
- Скажи мне, красавица моя, я действительно выгляжу старым?
- К чему такие вопросы?
- Не уходи от ответа.
- Ну... не младенческой свежести, скажем так.
- А что если моя жена будет моложе тебя?
- Это другая тема, – ответила Кристина, выходя из ванной. – Любовь, вещь непредсказуемая… Никто не знает кого и когда он полюбит… Лично я всегда стариков уважала, и буду уважать…
- В каком смысле? – спросил родственник, облизывая сухие губы.
- В буквальном. Любовь – временное чувство, а уважение – вечно. Еще вопросы будут?
- Пить, есть, гулять, – будем? – сменил тему Петрушевский, испытывая гордость за младшее поколение способное мыслить и чувствовать благородно.
- Я – пас... –  вздохнул Жгут. – Не хочу, чтобы от обжорства мои щеки из-за
ушей были видны.

   Кристина улыбнулась. Представила себя с такими щеками.

- Вы меня не покинете? Я вам сварю кофе, - предложил Александр.
- Александр, о чём ты хочешь сказать? – спросила Кристина.
- И откуда ты всё про меня знаешь?.. – засюсюкал Петрушевский.
- Зачем же ты губами шевелишь, будто речь готовишь?
- Да! Хочу сказать! Я безумно рад, что не учинил в квартире погром! Не
затеял драку! И не выбросил с балкона кому-нибудь на голову телевизор!
- Ты разве способен на это? – удивилась Кристина.
- Нет. Оттого и рад.
- Грустный ты какой-то. Что за мысли в твоей голове? – спросила Кристина.
- Нет никаких мыслей. Ничего в ней нет кроме мигрени… Хочу бай-бай. Хочу
проснуться от нежного поцелуя красивой женщины, а дальше!.. хоть трава не расти!

   Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась неестественной и глупой, от чего он сконфузился и замолчал.

                * * *

   Проводив гостей, и оставшись в квартире на едине с собой, Петрушевский думал... Нет... ни о чём он не думал; так себе... мыслями не назовёшь: туманные ощущения, которым нужно долго проясняться, чтобы стать мыслью. Ему было невесело, потому что в отдаленных закоулках его души что-то подсказывало о преждевременном решении открыть фирму добрых услуг.

   Утром он встал в одиннадцать. Поспал бы подольше, если бы не телефонный звонок. Позвонил Васька Жгут. Поинтересовался самочувствием и предложил возглавить подростковый развлекательный клуб.

- Что я должен делать? – спросил Петрушевский, не очень-то доверяя
такому предложению, потому и не выражая радости.
- Работать, - ответил Жгут. – Кристина говорила, что ты в культпросвет- училище на массовика затейника учился?
- Недоучился.
- Неважно. Организационные способности наверняка имеешь. Только прошу
одно: не приучай пацанов к вредным привычкам. Чтобы они спиртного и капли в рот не брали. Ладно, не обижайся. Если б не верил в тебя, не позвонил бы. Через пару дней дам знать, когда и куда приходить.


   Поздно вечером Александру позвонила Кристина, поблагодарила за вчерашнюю встречу. Просила напомнить ей номер домашнего телефона Василия – куда-то записала и не может найти.
   Сватала подругу свою. Говорила о ней добрые слова:
- Знаешь, она обожает таких как ты – рыжих мужчин. Они ей даже во сне
являются.
- Один или разные?..
- О чём ты?
-     Проехали.
- Тебя познакомить с ней?
   Петрушевский выдержал паузу.
- Сколько ей лет?
- Тридцать. Разведенная. Детей не имеет. Брюнетка. Рост - метр семьдесят два.
Улыбка Джоконды. Страстная и преданная - как жены декабристов. И...
-    Хватит! Понял уже. Растарахтелась, как таракан в коробке.
- Что?
- Проехали!
- Если хочешь спать, захлопни входную дверь и ложись, – сказала Кристина. –
Но сначала, ключ от квартиры положи под коврик, со стороны лестничной площадки.
- Зачем?
- Сделай, как я прошу. Мы к тебе обязательно приедем.
- Что ты придумала?
- Ничего особенного. Хочу, чтобы ты проснулся от поцелуя красивой женщины.

   В трубке послышался незнакомый Петрушевскому звонкий женский смех.

- Хватит прикалываться. Не до женщин мне, – ответил Петрушевский.
   Затем помолчал и добавил:
- В магазин зайдите... Бутылку минералки купи.