Спектакль ждали… Публику начали готовить к его появлению больше, чем за месяц. Галина Михайленко писала в центральной крымской газете о первых репетициях, о первых впечатлениях. [4]
«Можно спросить любого читающего человека, знает ли тот «Гамлета», и он с удивлением ответит: «Конечно!» Но задайте такой же вопрос искусствоведу, режиссёру, актёру, имевшему дело с этой пьесой, и вы уже не получите столь утвердительного ответа. Таков он, загадочный Шекспир…
Идут века, меняются времена и нравы, на глобусе, как под пальцем короля Лира стираются и возникают новые государства, но вот уже четыреста лет в разных странах зрители узнают себя в героях трагедии. Таков он, всевидящий Шекспир…
Если верить тому, что нет солдата, не мечтающего стать генералом, значит, не может быть исполнителя, не мечтающего сыграть в «Гамлете». Но вопрос этот не вызвал радости в глазах актёров, рядом было сомнение. Таков он, безжалостный Шекспир…
Сложно писать о постановке, которая только рождается. Невозможно предсказать заранее, каким человеком вырастет ребёнок, даже если у него расчудесные родители и самые лучшие условия воспитания.
Прекрасна магия театра. Сидишь в обычном репетиционном зале, перед тобой два стула, но стоит помощнику режиссёра дать реплику: «Прозвучали трубы, пошла свита», - и ты уже в тронном зале, перед королевскими креслами, на дворцовой церемонии.
Режиссёр Борис Мартынов репетирует вторую картину – «совет у короля».
Клавдий, только что отравивший брата-короля, прибравший к рукам корону, Данию и королеву, - собирает придворных, чтобы сообщить им радостную весть о том, что берёт Гертруду в жёны.
Внешне в этой сцене – всё от истинно дворцового торжества: и трубы, и ритуальный выход сановников, и улыбки короля. На самом деле – торг, игра, спектакль в спектакле, где роли давно распределены и решения известны. Только те, кто подальше от трона и не допущены до игры, делают сейчас последние ставки, связывая свою судьбу с судьбой сильнейших. Льстивые маски, лицемерные вздохи, неискренние аплодисменты – свидетельство того, что они уже выбрали путь.
«Не бойтесь шума, - подсказывает режиссёр, - Не бойтесь превратить совет в событие. Ведь это и в самом деле событие, обговоренное, решённое, заранее срепетированное».
Довольны поддержкой советников и приближённых король и королева (артисты Н. Банковский и С. Вандалковская). Доволен ходом игры хитрый старик Полоний (артист В. Злокович), согнувшийся за их троном. Всё хорошо в Дании, всё спокойно. Со всеми здесь можно сговориться, вот только Гамлет отчего-то не весел?
Сама подлость, изображённая живо и правдоподобно, зловещая и в то же время ласковая, многогранная и неизменно лицемерная, заглядывает в его лицо…
Так затягивается узел конфликта. Так впервые становятся они лицом к лицу – два мира, два начала.
«И я отмщён», «буду ль я отмщён» - дважды повторяет Гамлет. Почему же отмщён должен быть сам Гамлет, а не его отец? Здесь возможны, по меньшей мере, два объяснения, и оба они сосуществуют в художественной логике «Гамлета». Первое – Гамлет соглашается на деяние кровной мести, ощущает себя божественным, поэтому преступление Клавдия, братоубийство, есть особый грех против Божьего мира – и грех против мира Гамлета. Вселенной Гамлета и покоя Гамлета. А с другой стороны, Гамлет мстит Клавдию за себя, потому что преступление Клавдия заставило его осознать собственную смертность, собственную конечность и метафизическую ограниченность. Гамлет осознал свою человечность в противовес своей предполагаемой божественности – и это тоже заставляет его мстить Клавдию. (И третье объяснение – Клавдий оскорбил Гамлета на обыденном, простом, человеческом уровне тем, что, во-первых, сам оказался подлецом и убил отца, на которого Гамлет только что не молился, а во-вторых, показал Гамлету слабость Гертруды, которая сразу же после смерти мужа стала его женой; ну и ещё Клавдий фактически отнял у Гамлета корону Дании).
Шекспир расширяет горизонт притязаний Гамлета. Гамлет не просто думает, отомстить ли ему Клавдию или нет. Для него смерть отца – знак несовершенства мира, а месть – способ восстановить утраченное совершенство. Но совершить месть – это значит совершить деяние, которое Бог специально оставил за собой. «Мне отмщение, и Аз воздам». Месть превращается в животрепещущий вопрос: «По силам ли человеку то, на что имеет право только Бог?» Вот над чем думает Гамлет, а не над тем, хватит ли у него духу прикончить дядюшку. Гамлет обдумывает правомочность собственных притязаний на божественность. Убийство в художественной вселенной Шекспира традиционно символизирует распад мира; ведь убийство – крайний пример распада связей между людьми. Более того, в «Гамлете» совершается братоубийство – традиционный признак конца света. Гамлет осознает вселенский размах кровной мести. И месть Гамлета превращается из мести за отца в месть за себя…
Труд режиссёра сродни труду археолога. «Искать» в Шекспире – это копать вглубь. Но чем глубже забираешься, тем современнее, понятнее и ближе становится то, что находишь.
А может, вернее было бы сказать, что Шекспир – факел? И надо только поднести искру, чтобы вспыхнуло яркое пламя?
Кому и как только не служил «Гамлет». В старом английском театре легенду о сыне-мстителе разыгрывали три часа; в немом фильме все страсти улеглись в 20 минут. За роль принца брались и 80-летний старец и прекрасная женщина (Гамлета играли: Сара Бернар, Аста Нильсен, армянская актриса Сирануйш). Ни один великий трагик не позволил себе пройти стороной эту глыбу. «Блистательным алмазом в лучезарной короне» Шекспира назвал Белинский «Гамлета».
В своём интервью журналистам «Крымской правды» [4] Анатолий Новиков сказал, что сегодня театры берутся за постановку трагедии либо от полного невежества и самомнения, либо, отдавая себе отчёт в том, что у него достанет сил выявить и глубину мысли, и безгранично широкий охват величайших процессов человеческого существования, и проникновенный психологический анализ, и художественное совершенство пьесы. В этом случае он берёт на себя обязанность если и не открыть нового Шекспира, то, по крайней мере, предложить свой, собственный способ его прочтения.
Забота художественного руководителя: как старым огнивом высечь искру? Где найти тех, кто способен это сделать?
Вот над пьесой склонился Мартынов. Что может вычитать в ней человек, который знает текст наизусть. Пьеса зачитана до дыр. Всё известно в ней и о прожигающем шёпоте принца, и о самодовольном рокоте короля, и о нервных смешках Полония, но он должен найти несказанное, современное, жизненно важное.
Вот бьётся над первым монологом о коварстве и вероломстве второй исполнитель роли Гамлета – Юрий Ганюшкин.
«Никогда не думал, что заболею этим образом, - делится он после репетиции. – Когда мне предложили сыграть героя «с румянцем слабой воли», я сказал, что это не мой герой. Теперь я понимаю, что Гамлет – экзамен, конец какого-то отрезка пути.
В третий, в пятый раз начинает Ганюшкин разговор принца с тенью его отца, а со стены репетиционного зала следит за ними Станиславский, и кажется в его прищуре угадывается сочувствие. Уж он-то знает, как это нелегко «пойти в соавторы» к Шекспиру. Ведь не случайно на постановку в Художественный театр им был приглашён английский режиссёр Гордон Крег, в учителя к таким корифеям, как Качалов и Немирович-Данченко».
И дальше талантливый журналист ненавязчиво продолжает настраивать читателей на восприятие нового, невиданного доселе зрелища: «Пусть заранее разочаруются те зрители, которые подготовили себя к музейной пышной хронике. Ничего подобного не будет. Не будет роскоши туалетов и торжественности церемоний. Не будет красивого Эльсинора. «Нормальный закопчённый замок, - как говорит об оформлении спектакля художник-постановщик Кирилл Чемиков – «Уж очень некрасивые дела тут творятся». Не будет бархатного принца. «Нормальный парень», как сказала художник по костюмам Ольга Янковская.
Сдержанность, простота и скромность; отбор и ограничение – во имя правды. Во имя нашего современника Шекспира.
И вот 23 марта 1979 года состоялась долгожданная премьера. И она действительно стала не просто событием сезона. Спектакль стал явлением культурной жизни области, а летом отправился на гастроли в Киев.
В статье «Гамлет» [3] Галина Михайленко писала: «Только случайный зритель может назвать спектакль неожиданным, на самом деле это итог пятилетнего творческого процесса, проявившегося в совершенствовании актёрского и режиссёрского мастерства, развития лучших традиций театра.
Схлынул первый премьерный зритель, пошёл обычный посетитель, но и он устраивает «Гамлету» восторженный приём. После каждого спектакля – нескончаемые аплодисменты.
«Гамлет» - даёт пищу и глазам, и уму, и сердцу, но, пожалуй, самое дорогое в нём то, что он сделан со всем уважением к автору, к освоенному им жизненному материалу, прекрасному поэтическому тексту. В нём нет нарочитой модернизации, и в то же время явно видно стремление освободиться от театральных штампов.
Это работа с полётом. Постановку отличает эпический размах, соответствующий эпическому повествованию, почти осязаемый эмоциональный накал, крепкая структура многопланового действия и художественная завершённость. В ней слились воедино лучшие качества режиссёра и художника: масштабность мышления и точность ощущения формы Новикова, углублённый психологизм Мартынова и яркая образность Чемикова.
Вслед за Шекспиром театр стремится рассказать историю «ничуть не примечательного легендарного Гамлета» так, чтобы в каждом сидящем в зале вызвать глубокие раздумья о жизни, о добре и зле, о силе и слабости человека, о борьбе разума и справедливости против насилия и неправды. С неубывающим интересом следят зрители за трагедией, исход которой знаком каждому с детства, внимая чужому горю, как своему собственному, проникаясь чужой болью. А разве не в этом истинное предназначение искусства?
Ты во власти театра с той минуты, как перешагиваешь порог зрительного зала. В тёмном провале сцены – Эльсинор. Неприступные вертикали прокопчённых каменных стен. Под полуистлевшими балками ещё курятся дымы. А может это клубится мрак преисподней, куда Призрак заманивает Гамлета? Или выстроена декорация в «Мышеловке», в которой принц испытывает короля-убийцу, напоминая ему о совершённом злодеянии? Здесь полно скрытых ловушек, хитрых приманок, тайных ходов, как в самом действии, где борьба идёт втихомолку, скрыто и тайно. И всё это вместе – средневековая Дания, «образцовая тюрьма со множеством темниц и подземелий».
Сценическое пространство, каким задумал его художник, оказалось одухотворённым, полным движения и чувств. А метафорические детали, наподобие кроваво-красной секиры на переднем плане, - сродни самой шекспировской речи. Сыростью могил, тлением праха веет от этой среды, насыщенной грязью, насилием, предательством. И вся картина настолько убедительна, что видишь жизненный, а не театральный ход событий. Здесь нравы, обиход дворца, старинные церемонии и ритуалы, такие приметы эпохи, как бродячие театральные труппы и рыцарские поединки. Всё вмещается на сцене. И в то же время, если надо, пространство её становится абсолютно пустым. Гамлет, Клавдий, Гертруда, Полоний – крупным планом. Такой почти кинематографический приём даёт возможность следить не только за внешними обстоятельствами жизни персонажей, но и за их переменчивым внутренним состоянием, которое выражает всю суть борьбы.
Что за титанов вывел Шекспир на сцену! Какая глубина мысли, сколько обнажённых тайн, сколько вопросов, требующих ответов; какие поучительные уроки в каждой судьбе! Вот Гамлет, расплачивающийся муками ума и сердца за познание жизни… Нет, не случайно Шекспир свои трагедии назвал именами главных героев. Тем самым он определил их как монотрагедии. И театр только в том случае имеет право «отважиться на Шекспира», если у него есть актёр на центральную роль. Ведь и «Ричард III» стал возможен в театре не раньше, чем «созрел» до Ричарда А. А. Голобородько. Хорошо, когда в театре есть свой Гамлет. Счастье, если их два.
Два разных принца представляют актёр Ю. Ганюшкин и режиссёр Б. Мартынов. Настолько разных, насколько разнятся природные данные обоих исполнителей, манера их игры, актёрский почерк.
Оба верно выявляют причину трагедии своего героя: она в разладе между идеалами и действительностью; между тем, какая жизнь есть и какой она должна быть. Атмосфера, заражённая злом и гнилостью, губительна для всего чистого и прекрасного. И невозможно не ринуться в бой со злом, даже если силы сражающихся абсолютно неравны: с одной стороны – человек, с другой – система.
Но если Гамлет Ганюшкина мечтает о мести, то Гамлет Мартынова стремится к справедливому возмездию. Первый торопится расправиться с несправедливостью, второй страдает, понимая тщетность попытки искоренить зло.
Ю.Ганюшкин – актёр открытого обаяния и темперамента. Б.Мартынов хранит свою силу, словно под спудом, но само его присутствие на сцене выражает такую внутреннюю силу, что веришь в духовную мощь его Гамлета. Актёру неизменно удаётся преодолеть подводные рифы монологов, особенно главного – «быть или не быть», и спектакль с его участием поднимается до философской поэмы.
А это и не удивительно, потому, что сыграл он впервые своего Гамлета ещё в 1964 году на сцене Омского пединститута.
В своём интервью Б.Мартынов говорит о сложнейших декорациях, напоминающих табакерку с выскакивающим оттуда чёртиком, - как о крепости, которую нужно взять! Вытряхнуть и очистить от тлена. Потому, что в его понимании все, кто «оттуда» - уже изначально мертвы.
Особенно удачно передаёт Мартынов напряжение раздираемого противоречиями человека, которое обнажается в шутовской манере, когда Гамлет надевает маску душевнобольного. К сожалению, менее мотивированы переходы героя из одного душевного состояния в другое у Ю.Ганюшкина.
Дело совсем не в том, каким должен быть этот искатель истины – Думающим или Действующим. Важнее другое – его мысли и чувства более значительны для нас, чем поступки. Иначе можно заземлить трагедию, столкнуть её к ранним кровавым хроникам. И тут перед обоими исполнителями открыт широкий простор для совершенствования роли.
Рельефно очерчены и другие характеры трагедии, что так же создаёт ощущение жизненной полноты спектакля.
Можно ли назвать Клавдия единственным противником Гамлета, олицетворение той злой силы, которая сгубила принца? Нет, у каждого – своя вина: у короля-убийцы, занятого самооправданием; у королевы-матери, соучастницы преступления; у Полония, жизнь которого замешана на подлости. Все силы отдают исполнители обнажению главной черты характера, главной краски своего героя.
Другим персонажам повезло меньше, мы готовы поверить в Офелию актрисы Светланы Золотько, но ни полюбить её, ни посочувствовать драме души, разбитой противоречиями жизни, мы не в силах: так мало отведено ей времени…
В целом же все конфликты, судьбы, линии трагедии сохранены. Праздник, обещанный зрителям, состоялся. Спектакль находится на вершине. Место – почётное, но крайне неудобное. Удержаться на нём трудно. Чтобы не скатиться, надо стремиться к новому подъёму. Есть ли возможность для разгона? Есть. Театр создал спектакль с множеством блистательных находок, но тем самым задал себе ещё большую работу: создан обязывающий спектакль. Рядом с ним неуютно в афише некоторым прежним постановкам, имеющим в основе далеко не столь хорошую драматургию и сделанным менее изобретательно».
Теперь по прошествии 30 лет мы можем проанализировать то, на что намекал критик. С тех пор Русскому театру больше не удавалось побывать на пике славы.
Два режиссёра не смогли ужиться под одной крышей. Вечно ищущий Мартынов вынужден был покинуть театр, уступив, ищущему стабильности и безраздельной власти, - Новикову.
Притчей во языцех стал для Русского тетра спектакль «Старик», поставленный Мартыновым. Разглядел режиссёр в горьковском старике не простого уголовника, пришедшего отобрать у своего знакомого каторжанина счастье, а увидел он в его образе кровавого правителя, мстящего всем, кто жил хорошо тогда, когда ему было плохо… Мстящего бессмысленно и жестоко, не разбираясь: достоин он мести или не заслужил её?
Актёр Ганюшкин не смог превзойти себя, он не смог дольше находиться на пике человеческих возможностей, на грани нервного срыва, неизбежного при исполнении роли Гамлета, – и спектакль исчез…
Театр за 30 лет так и не поставил ничего более достойного, чем «Гамлет», низвергнувшись до копирования спектаклей с кассовых комедий Киевского театра Русской драмы им. Леси Украинки.
Жаль… Жаль театр, жаль город, жаль крымчан, воодушевлённых когда-то взлётом своего провинциального театра.