«...— У вас богатое воображение, — с удовольствием сказал Будах. — Это хорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами…
— Вы мне льстите… Но что же вы всё–таки посоветовали бы Всемогущему? Что, по–вашему, следовало бы сделать Всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..
Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него.
— Что ж, — сказал он, — извольте… Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и всё, что разделяет людей.
— Бог ответил бы вам: «Не пойдёт это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по–прежнему останутся нищими.»
— Я бы попросил Бога оградить слабых. «Вразуми жестоких правителей», — сказал бы я.
— Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.
Будах перестал улыбаться.
— Накажи жестоких, — твёрдо сказал он, — чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
— Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет никого вокруг сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придётся карать всех, а я не хочу этого.
— Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили всё и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
— И это не пойдёт людям на пользу, — вздохнул Румата, — ибо когда получат они всё даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
— Не давай им всего сразу, — горячо сказал Будах. — Давай понемногу, постепенно!
— Постепенно люди и сами возьмут всё, что им понадобится.
Будах неловко засмеялся.
— Да, я вижу. это не так просто, — сказал он. — Я как–то не думал раньше о таких вещах… кажется, мы с вами перебрали всё. Впрочем, — он подался вперёд, — есть ещё одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
— …Не будет ли это то же самое, что стереть человечество с лица земли и создать на его месте новое?
Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы.
Будах тихо проговорил:
— Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, ещё лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
— Сердце моё полно жалости, — медленно сказал Румата. — Я не могу этого сделать.
И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой...»
братья Стругацкие
«Трудно быть богом»
* * *
И не хочется нарушать очарование этой детской смеси ужаса и надежды.
Вот так, во все глаза, смотрели мы в своё время на своих бабушек, рассказывающих нам на ночь волшебные сказки с добрыми всемогущими героями и обязательным хорошим концом. А кому повезло, — то ещё и на учителей, раскладывающих непонятный взрослый мир по аккуратным полочкам познания. И не просто так, а ради реального, без сомнений, смысла предстоящей сознательной жизни. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. И даже в конкретный срок.
Впрочем, все сроки мерещились пока в сказочно–реальном далеке. А вполне понятное детское нетерпение компенсировалось воображением. Подрастали строители нового, вообразив себя сказочными героями. И сказки оставались сказками... И рождались другие сказки — с реальным концом.
Фантастику братьев Стругацких принято относить к научной. Впрочем, а какая тогда ещё была? Это сегодня мы говорим — фэнтези: мир, созданный воображением. И Румата Эсторский — реальный герой именно такого мира. Ну, нет и, возможно, никогда не будет той Земли богообитаемой, откуда он родом. Есть реальная, под псевдонимом Арканар, где на него смотрят так, как можно смотреть лишь на Бога.
Румата и есть бог. Один из многих. Самый реальный в идеальных условиях.
Он вовсе не Христос, он не так беззащитен. Он первый на мечах всего мира и окрестностей. Он гонит золото из мусора. А в небесах парит такая поддержка, что, только пожелай, — и стереть, и создать заново — никаких проблем.
И, думается, на Христа смотрели бы несколько по иному.
Собственно, и на Румату поглядывали по–разному: кто с надеждой, а кто и с опасением. Уж больно непонятные норовил вопросы задавать и вообще — чего ему тут надо.
Эх, если бы все те, у кого сердца полны жалости, могли стать богами!
Или богинями.
* * *
И тут он увидел их глаза и ощутил себя богом.
«Не забыть бы мне остаться человеком», — с ужасом подумал он.