На тропе качнулась ветвь
возле самого заката,
толи сойка, толи вепрь,
толи ранняя утрата.
И рукою придержав,
посмотрю, куда плетется
меж народов и держав
и чуть-чуть левее солнца
та заросшая тропа, -
нет опасней в этом Мире, -
даже чувствует стопа
тайный вздох и глаз вампирий,
шаг неслышный чьих-то лап,
топотанье за спиною;
выжидают, чтоб ослаб
и набросятся толпою.
Крикнул ворон в вышине,
между туч скользнув тайком,
и мурашки по спине
пробежали холодком.
Этот каркающий крик
резанул прям по душе,
любопытства для, на миг
выглянувшей в неглиже.
Что за дикая печаль,
притаившися в тенях,
устремилась в леса даль
на, косящих глаз, конях;
на конях, да на ветрах,
через пропасти и гром,
разрывая боль и страх,
все вперед и напролом.
Ох, пришпорю я коней,
разобью о камни жуть,
в узловатости корней
схоронивши смысл и суть,
покачаю головой,
отгоняя мыслей смрад,
и нехоженой тропой
понесуся наугад.
Что там светится вдали
в лихом скаче не узреть-
толь дома, толь корабли,
толь небес хрустальных твердь,
толь трухлявого пенька
гниль манит в болота глубь,
толи смутные века
миражами вдаль зовут.
Впрочем, что ни говори,
а в погоне свой кураж,
оторвавшись от земли,
вдруг не впишешься в вираж,
и летишь, зажав в зубах
крик отчаянья и смех,
растворяясь в облаках,
кувырком ногами вверх.
Сладко-горький вкус надежд
в безысходности пространств,
переплет усталых вежд,
как окошки грозных царств,
бесконечности полет,
крылья – створки перламутра,
и уже не твой восход
зажигает краски утра.