Алекс всегда был везунчиком: тридцать пять лет, хорош собой, любимая работа, карьера, деньги – многие завидовали. Фотохудож-ник с именем, связями, необременительными любовными приклю-чениями и постоянной тоской, черт знает откуда взявшейся и не от-пускающей счастливчика Алекса уже почти год. Дошло до того, что однажды утречком подумалось: «А на фига просыпаться?»
Когда позвонил главный редактор журнала «Кумиры», Вадим Акаемов, и попросил зайти, Алекс был в абсолютном психоло-гическом раздрае. Но Вадим был не просто работодателем, он был другом. Они дружили уже тысячу лет, еще со школы. У обоих были строгие мамы без пап и довольно бедное одинаковое детство. Теперь оба сделали карьеру, поменяли свои когда-то скромные квартиры на совсем нескромные апартаменты, но продолжали дружить и поддер-живать друг друга всегда, когда в этом возникала необходимость. Тем более что и профессии их сильно пересекались. Вот и сейчас Алекс не сомневался: Вадим собирается предложить ему работу. А работать чертовски не хотелось. Сначала Алекс думал отказаться, но потом испугался, что, уступив своей тоске, совсем в ней увязнет, и согласился на встречу.
Вадим был необычайно возбужден.
– Старик, я даю тебе шанс прославиться окончательно и беспово-ротно. Ты, конечно, слышал о Лизе Шульгиной?
Алекс слышал. И не только.
Лиза Шульгина была балериной. Не просто модной, не просто талантливой и известной – Лиза была явлением. Алекс любил балет и уже давно следил за творчеством восходящей звезды. Но как-то издалека. Не смея, да и не желая приближаться.
Лиза вошла в комнату стремительно и легко, слегка выворачивая ступни, как все балерины, – хрупкая и царственная одновременно. Приветливо улыбнулась вставшим при ее появлении мужчинам и с любопытством посмотрела на Алекса.
Лиза не была красивой. Вернее, в ней не было ничего от при-вычной кукольно-глянцевой красивости, но Алекс не мог оторвать от нее глаз. Перед ним стояла девушка, каких он никогда раньше не встречал. Ее тонкое лицо, фигура, стать были отмечены такой по-родой, что она показалась Алексу ожившим портретом знатной ис-панки великого Эль Греко. Та же удлиненность черт и абсолютная гармоничность лица, фигуры и образа. Ее хотелось, как произве-дение искусства, разглядывать долго и подробно. И только глаза на необыкновенном лице немного диссонировали с образом уверенной красавицы. Они искрились таким живым синим всплеском кокетства и любопытства девчонки-хулиганки, что Алекс невольно улыбнулся.
Они перекинулись парой слов, и Алекс с удивлением услышал, что голос у него сел. Кажется, так бывает от волнения или страсти только в ранней юности.
Но и Лизин голос оказался с хрипотцой.
Они почти ничего не сказали друг другу – договорились о встре-че, обговорили время сеанса, попрощались и все. Легко коснувшись его руки, Лиза вышла из комнаты той же стремительной походкой, что и вошла, оставив после себя лишь шлейф волнующих духов и ощущение чего-то нереального, приснившегося, невозможного.
Во время съемки они почти не разговаривали.
Алекс приглушил свет и постарался сконцентрировать его на мягком повороте головы Лизы с собранным, как это принято у ба-летных, пучком волос над высокой шеей. Линия перехода шеи в длинную узкую спину потрясла его. В ней было что-то трагическое, очень женское: беззащитность, излом, покорность, хрупкость. За них хотелось отдать жизнь. Руки! Это в них, то на колени брошенных, то вверх взметнувшихся, слышал Алекс сводивший его с ума голос с хрипотцой. Это они страдали, радовались и умирали в ее спектаклях, а сейчас покорно лежали на коленях, словно уставшие крылья Анге-ла. И взгляд, и осанка, и поза – все в ней было абсолютно орга-нично и совершенно. Но вот она повернулась, и все изменилось. Взгляд роковой, обжигающий, не оставляющий надежды на пощаду, спина пружинистая, влекущая, и опять эти руки – зовущие и оттал-кивающие одновременно.
Только ПЕРЕДАТЬ, молил он в страстном возбуждении, только суметь передать то, что открылось ему: этот взгляд, эти руки, это лицо…
Сеанс их творчества был настоящим откровением, озарением, ВДОХНОВЕНИЕМ, наконец! Все получалось само собой, они пони-мали друг друга по движению руки, взгляда, кивка, улыбки. Такого творческого подъема, такой легкости и радости от работы у Алекса не было никогда раньше. Он чувствовал себя творцом, почти богом, и был абсолютно счастлив.
А потом была любовь. Недолгая. Но самая настоящая. Самая ОНА. Та, которую в оставшейся жизни принято вспоминать и уже ни о чем не жалеть.
Потом Лиза уехала на гастроли, а когда вернулась, что-то уже погасло в них, что-то развело. Видимо, вычерпнуто было до дна это невозможное счастье. Сил больше на такой накал не было.
Вот они и расстались.
Фото Ричарда Аведона.