Попытка сумасшествия в 12-ти стихах
1
Я корчусь от боли, отравлен обманом,
и стыд бомбардирует грудь, как тараном.
Увидимся завтра, моя Клеопатра!
Но противоядием будет ли завтра?
Все завтра! Сегодня не знаю, как быть мне:
по полу кататься ли, лбом в стену биться?
Смеяться ли, плакать, упиться с досады?
Лечу я, как в пропасть, в мирские разлады.
С приятелем ядом бы я поделился,
но катит он в небыль -- я в быль покатился.
Очки его, щеки в бордовой помаде,
и с ним я, как Рокки, в боксерском разладе.
Мне сердце прогрызла тоска, как ондатра.
Дожить бы завтра, моя Клеопатра!
Забыла царица, что Цезарю снится.
Конечно, с царицей так может случиться.
Впадаю в нирвану: светильник и квадро…
Сожжет мою рану бесславное завтра…
2
Встану рано поутру,
занавеску отверну:
запотевшее стекло,
все, что было, утекло.
Выйду сонный на листву,
взглядом небо полосну.
Затолдычет воронье.
Вся любовь твоя -- вранье.
Сяду в пыльное такси,
укачу на край земли.
Ветер листья разметет,
тропы наши расплетет.
Выйду где-то далеко.
Ой, как небо велико!
Затоскую, загрущу,
в куртке двушку отыщу.
Таксофонные ветки,
вслед -- короткие гудки,
запотевшее стекло,
запоздавшее «алло!»
Велогонная тропа,
я, ничтожнее клопа.
Просто осень, желтый дым.
Осыпается мой Рим.
3
Ты хочешь знать, как умер он,
великий Юлий?
Его насквозь прошпилил сон
имперской пулей.
Судьба крутила, как могла,
бросая в травы.
Но грудь вседушную прожгла
нимфетка славы.
И пробудился римский мэр,
как смех из плача,
и понял он, что лишь Гомер
один был зрячий.
Что власть и слава, для ослов,
для смертных -- счастье.
И были потуги без слов
из римской пасти.
Гетеры бегали, визжа,
в цветах и просе.
Жизнь уходила. Приближа-
лась тихо осень.
Еще пылал Гефеста горн,
как наважденье.
Сон уходил. Душило гор-
ло пробужденье.
Еще не вытоптан был сад
Милетской драмы,
но оглуплялись от услад
святые храмы.
И в Лету канул блеск Афин
в насмешку Риму.
Рим -- это осень. И за ним
все канет в зиму.
Еще имперский горн пылал
зрачками плута.
Но он все понял, и послал
гонца за Брутом.
4
Только в парк прикатила запретной тропой.
Озабоченно велик скрипел под тобой.
Озадаченно тополь от ветра дрожал.
Ты сказала: «Не ждал?» Я плечами пожал.
Ты сказала: «Скучала, измучалась ждать…»
Ветер листья срывал… Нам давно бы порвать…
Ты сказала: «Не веришь? В глаза погляди».
Боль стихала. И таяла горечь в груди.
«Не молчи, -- ты сказала. -- Разграбят твой Рим».
Я подумал: «Катись-ка, подруга, за ним!»
Ты сказала: «Он мне, как тебе какаду!»
Я подумал: «Ха-ха! Просто, поезд ду-ду!»
Ты сказала: «Он нудный, брюзга и бамбук!»
«Это слишком, -- подумал я. -- Все-таки друг».
Ты сказала: «Поверь!» Я подумал: «Вранье!
Просто осень. Я вечный патриций ее».
Просто осень. Листва, точно фишки лото.
Ну, чего ты лепечешь? Тебе я никто.
Ты свободна, а я… точно в сердце кинжал.
Так я слушал и верил. И тополь дрожал.
5
Знаешь, что беспечным
не о чем вздыхать?
Ведь с рассудком вечным
счастья не видать.
Хочешь, вместе плюнем
на мораль из пьес?
В кассу трешку сунем
и укатим в лес.
Там избушку знаю --
ни души вокруг.
Ни шагов, ни лая,
только дятла стук.
Ой, напьемся воли
вдоволь, без гроша.
От сердечной боли
отдохнет душа.
Будешь улыбаться,
по руке гадать.
За мораль держаться --
жизни не видать.
Ой прикатим в домик,
в тот осенний дрем.
Там отыщем ломик,
дверцу подопрем.
Хворосту накрошим
под лесной интим.
Спальники разложим,
чайник вскипятим.
Раскалится печка.
Сядем у двери.
Задохнется свечка --
черт меня дери!
Станет, как по Кристи,
тихо и темно.
Лишь снаружи листья
лягут на стекло.
Месяц залоснится,
сны заворожат.
Свитер задымится,
джинсы зашуршат.
Просто осень. Полно
Хворь держать в груди.
Кружат листья сонно.
Тихо! Не буди…
6
Скажи, а кто не без греха
средь желтых дебрей?
Пусть камень бросит тот! Ха-ха!
А лучше -- жребий!
Ты, Клеопатра, хочешь знать,
где слава Рима?
Ее сгубила, будто гать,
твоя перина.
Рим задохнулся, как Пегас,
на перевале,
когда перину в сотый раз
рабы сбивали.
Гораций созывал на пир
и корчил мину:
«Отцы нам завещали мир,
а мы -- в перину!»
Да, задохнулся мир в пыли
той ночью жаркой,
когда рассеялись вдали
созвездья аркой.
Весь благородный пух гусей
ушел в перину.
И канул в Лету Одиссей,
ты канешь в зиму.
В эпоху вмерзнут светлячки,
скует столетья.
Покроет льдом твои зрачки,
как берег сетью.
Да, было именно все так:
сквозь иней просинь.
Со стужей в лезбиянский брак
вступала осень.
7
Ты ускользаешь. Я в тревоге,
угрюм, небрит, как из берлоги.
Когда целую, где витаешь?
Душой и телом ты моя,
но сжав в объятиях тебя,
сквозь пальцы тихо, как вода,
(я чувствую) ты убываешь.
Осатанел. Не ем, не сплю.
Я продал душу. Ты же знаешь!
Ты шепчешь на ухо: «Люблю!»
Я верю. Только почему
предчувствие, что ускользаешь.
В глазах твоих лукавства нет,
но что со мной? Никто не знает.
О мир бесчувственных калек!
…Так хищник убыстряет бег,
когда добыча ускользает.
От клятв твоих впадаю в транс.
Не лги мне! Время повиниться.
Кончай раскладывать пасьянс!
Любовь -- как стерео баланс --
(но что в сердцах у нас творится?
Наверно, время ускользать.
Как бьются? Не дано познать.)
когда одно воспламенится,
другое станет остывать.
Но век в безумье пропадает!
В притворство бы с тобой не впасть.
Как осень в бешенство впадает,
так и любовь впадает в страсть,
когда без звука ускользает.
Куда брести с моей виной?
Я продал душу, ты же знаешь.
Попробуй, полукавь со мной,
рискни протопать стороной.
Мы вместе бродим под луной,
но все равно ты ускользаешь.
8
Шлюха! Пронзило меня, как младенца.
Сухо во рту стало, екнуло сердце.
Друг, не женись на ней. С чувствами глухо.
Дай расскажу тебе что-то на ухо!
Что же бледнеешь, и ежишься что же?
Боже, как олух, обманут ты тоже?
Слушай, скажу… не хватает мне духа.
После дойдет оплеухой до уха.
Я убегаю под дождь, я не нужен.
«Шлюха!» -- вопят издевательски лужи.
Хватит мне грязи. Свое я отплюхал.
Шлюха! Дождинки срываются глухо.
Шлюха… Один я. Вернуться б, да не с чем.
«Шлюха!» -- внушаю себе я. Так легче.
Прошлое -- там. В настоящем разруха.
Шлюха! Все к черту! Прощайте! Ни пуха…
9
Ступай! Тебя я отпускаю.
Беги к нему. Не надо слез.
Изовралась и истаскалась.
Не плачь. Не стоит. Вытри нос.
Припудри туш! Мой Рим не нужен.
Ступай! Смочи водой виски.
Заиндевею я от стужи,
а ты усохнешь от тоски.
Ах, это рабское болото --
круши, кромсай свободный Рим!
Как можно, возлюбив кого-то,
устроить жизнь свою с другим?
Конец империи и света.
И дни фальшивей ото дня.
Тебе прощаю рабство это,
но не прощу тебе вранья.
Не плачь! Не стоит. Кто осудит?
Все наши замки из песка.
Такого Рима уже не будет --
подделки будут и тоска.
10
Вот и все. Что еще.
Что-то в левом боку.
Может, совесть свербит?
Наконец-то, ку-ку!
Где ты шлялась, плутовка?
Я гол и избит.
Лишь досада осталась.
Досада и стыд.
Перед миром досада,
а стыд перед ним.
Оправдай перед другом --
разграблен мой Рим!
Впрочем, нет. Убирайся!
Хлебать буду сам.
Оправдание --
самый гнуснейший обман.
11
Дружище, мы не объяснились.
Сегодня поздно объяснять.
Что было -- сплыло, не догнать.
Осталось плюнуть. Все приснилось.
Все та же сладость мимолетна,
все та же истина в вине.
Чего в глаза не смотришь мне
и руку тянешь неохотно?
Опять тропой бреду дрянною.
Хочу спросить, хотя грешно:
«С тобой ей также хорошо,
как было бешено со мною?»
Ты в снах своих не ту лелеял,
увы, не ты ее мечта.
Видать, не видел ни черта,
а может, видел, да не верил.
Убьют супружеские дрязги --
не извинить, не изменить.
Привыкли рабски лгать и жить,
привыкнем и любить по рабски.
12
И снова я корчусь от скуки и злости.
Мне некуда бросить усталые кости.
Удушены чувства все тем же фиглярством:
семьей, частой собственностью и государством.
Не будет мне завтра! Не знаю, как быть мне:
по полу кататься ли, лбом в стену биться,
смеяться ли, плакать, упиться с досады?
Я с миром в разладе. Да будут разлады!