* * *
Она с ума сводила всех!
Париж за нею волочился,
И даже Ришелье влюбился!
(Он, было, чуть не застрелился.)
Младых проказ и шум, и грех!
Тогда был в моде «фараон».
И дамы при дворе играли,
Она и помнила едва ли,
Как проигралась. Занесён
Был на слово должок ужасный,
На дедушкин расчетный счёт.
Тот строгий вёл всему учёт
И взбунтовался, раб несчастный!
Платить не будет! Под Парижем
Деревни нет у них. С престижем
Не проживёшь! Долги и траты!
Здесь ведь Париж, а не Саратов!
Венера же пришла в немилость,
Должно быть, очень осердилась!
Дала пощечину супругу… Одну?
Иль не одну, как знать?
И удалилась почивать.
* * *
Поправь дрова в камине, Лиза!
Да сядь ко мне и почитай.
С утра всё снег, уж вечер близок,
Но ты свечей не зажигай,
Пока без них читать возможно.
Да не романы, всё в них ложно.
Возьми пристойную Жанлис.
Доколе ждать? Поторопись!
Бывало, я легка, проворна…
Да ты меня не слышишь, право!
Девицы нынче просто вздорны,
И где найти на них управу!
Их нравы ни на что не годны…
И нечего в окно смотреть.
На бал не едем мы сегодня.
Швейцару двери запереть
Вели. Не медли, наконец!
Подай же спальный мой чепец!
Вот так всегда. И не понять,
Что хочет – спать или читать.
* * *
И что же Германн, наш герой?
Над ним смеялись мы порой:
«Расчёт, умеренность и труд
Его по жизни проведут».
Он скрытным слыл и нелюдимым,
Не жертвовал необходимым.
А тайна трёх счастливых карт
Нейдёт из головы. Азарт?
В душе игрок, но заблуждений,
Что в юности терзали нас,
Он избегал. Быть может, раз
Судьба допустит снисхожденье?
Вновь перед ним старинный дом,
Кареты, свет и оживленье,
Цветы и ножки… Без сомненья
Есть доля провиденья в том,
Что он у этих окон вновь.
Что он искал? Искал любовь?
А может, способ он искал
Усемерить свой капитал?
(Наполеон и Мефистофель!)
В окне он видит тонкий профиль.
Рассеянно скользит она
По строчкам. Глянет из окна,
Его не видя, и опять
От скуки примется читать,
А может, на коленях пяльцы,
В руках изнеженных иголка,
И ворожат тихонько пальцы
Рисунок из цветного шёлка.
Глаза устали. Прочь иголку!
Нельзя же с ней сидеть с утра!
На снег взглянула… Треуголка.
Всё та, что видела вчера.
И из метели вдруг возник,
Как призрак, тот же офицер.
Глаза! Бобровый воротник…
По форме судя – инженер.
Ах, Лиза, Лиза! Смущена.
Прочь и скорее от окна!
Исчезла юная головка.
Стоять под окнами неловко.
Осталось кутаться в шинель
И в петербургскую метель.