В морозный сочельник снежинок кружение
И лапы сосновые ватные,
Не скрипнут ничуть, не встревожат приватное
Дневное людей услаждение.
В молельне стоят, нарядившись по случаю
Без шапок, платками укутаны
Свечами сжигают грехи неуютные,
Лбы крестят под гимны тягучие.
И в бодрый мороз, и в библейские ясли
Их дети румяные с визгом!
Волховью звезду почитают сюрпризом
И катятся с горок приятели.
И у деревенских лавчонок с пригорка
Открытых святым на иконках,
Стоят мужички и играют на хромках,
Аккордов простых переборки.
Река под бугром и угодья охотничьи…
Со снедью лесной и усадебной
Лотки живодеров; и там же, уж затемно,
Стоят живоглоты-угодники.
«Подай-ка мне зайца!», - к охотнику в ставень
Старик. «Да смотри, без мошенства!
Чтоб кошку не сунул. Заради блаженства,
Отвесь мне крольчатины, парень!»
«Смотри-ка отец, вот на лапах опушка
Не кошкина, кроличья точно.
Какой русачок! – не подменишь нарочно,
И ладно откормлена тушка».
Старик перетряс своего подопечного
За лапки. По струнке растянутый
Лежит безголовый, и голый беспечно
Без шубки всуе упомянутой.
Так вновь Рождество и для зайца наступит
В котле деревенском, порубленный,
Он гость на пиру – ведь не зря же, погубленный
Он жизнь свою жил. Жар подступит
И вновь, разогретый, он дух испускает
В второй раз; – вода забурлится,
И там его сердце в бульоне кружится –
Пятнадцать грамм... Зайцам хватает.
© Johansson, 9 jan 2010