Новогодний круиз на прекрасной и парусной яхте.
Только что-то не спится, и мысли - одна за одной:
в девяностых стоял я в москве точно так же на вахте,
только были не волны, а кровь у меня за кормой.
Точно так же - любили и так же - прощали обиды.
Только вот мы закон не простили, и он нас тогда не простил:
у стругацких улитки на склоне дождями убиты,
ну а мы - на запретке московской легли под посты.
Что на мкаде у каждой дороги, где будки и тракты, и траки,
и в закусочных часто - сырой, но хороший шашлык.
Говорят, тот поэт, кто зарезан был в уличной драке...
Ну а мы на запретке московской легли под посты.
Говорят, тот писатель, кто в книге, единственно верной,
между строк в океан запускает свои корабли:
принц персидский летит на коне за прекрасною серной.
Ну а мы - на запретке московской легли под посты.
...серый мерс перевёрнутый, болью пацанской облитый,
и она всё ждала, но в тот вечер он к ней - ни ногой.
Мы кричали тогда как сейчас все кричат - dolce vita!
Но досталась - не дольче, не вита, а страшная роль.
Этот мир справедлив для людей, недалёких рассудком.
И познали мы, что наша карма вся - в наших руках.
Серый мерс перевёрнутный, в пикули скрошена будка
постового. Машины и дождь. Богом проклятый мкад.
Постовой с перевёрнутым взглядом, как лестница в небо.
Мой товарищ, свободы что век - и совсем - не видал.
Ночь на яхте прогулочной. Море. Шотландские пледы.
В тёмно-красную клетку-запретку. И горный сандал.
***
- Хороший у тебя Карагёз, - сказал Студент, показывая на «Карат».
- Клянусь, хорошей жизнью живём! – сказал Ахпер.
Фотография товарища подлинная. Откуда, думаю, понятно по графике.