С утра осенней тучи вымя
за Курским видели вокзалом.
Смешным куском застряло имя,-
Твоё, в московском хрипе шалом.
ВискИ вчера не вИски грели.
Портвейна зрело окаянство.
Но ты очнулся возле двери,
ведущей в рыхлое пространство.
Там звёзды прячутся в осоку.
И ангелы бухают херес.
Рассвет привычно льнёт к востоку.
А слов родных вечерний вереск
знаком до запятой – букашки…
Ну, чокнулись - благословенье!
Как черепки этрусской чашки
мелькают русские селенья.
Соленья убраны на полки.
По банкам зимнее варенье.
И пьют притихшие светёлки
как вермут терпкое забвенье.
Лишь острой речью электрички
вдруг полоснёт сырое небо.
«Ой, братики мои, сестрички!
Одни мы здесь на свете белом…»
О, даль в мигающем оконце!
Менты, кометы – мимо, мимо!
В Египте, посмотрев на солнце,
усталый сфинкс глотнёт из Нила.
Почешет голову больную,
из зыбкой выбравшись нирваны.
И побежит в Твою пивную,
минуя радостные страны.
Он напугает полпланеты
своей тоской о лучшем Лете.
В Каире, требуя билеты,
на Петушки, где вечность в цвете.
Где все ножи, сойдясь у горла
поэта, ведают стихами.
«Хлебай, хлебай – ещё не солно,
потешь Отечество грехами!»
Вдоль лезвий лет дни -одиночки.
Закат с оттенком пьяной рожи.
Слова, соцветья, точки, точки…
Потом не помню:
«Боже, Боже!»