Первая Живая Элегия

Антон Бубеничек
               
                Одному молодому бунтарю,
                который попал в беду и обозлился на пол мира.
               
                На секунды режет день.               
                Эта вычурная мука,
                Сердце все же не кремень –
                Боль и грусть несет разлука.
               
И враз омертвевшие зимние дни
(Отравой была им разлука)
Обложены мхом, как загнившие пни,
И щиплет в глазах, как от лука.
Сырых сантиментов ранимой души
Не выдавит сучья порука
Из гордого сердца, что тем лишь грешит,
Что праведным гневом пылает,
Не зная, что все эти “режь” и “души”,
Увы, ничего не меняют;
Ведь времени ветер снесет всяку дрянь,
А шавка немного налает.
Всему в этой жизни есть четкая грань:
И скотству, и страхам и грусти –
Снарядом осколочным вострая брань
Вонзается в землю, под злость, и
На почве пороков взойдут семена,
А Жнец своего не упустит.
Для всех воздаяний свои времена –
Возвратом по схеме деяний,
Набросанной марко на все имена,
Расчерченной кровью страданий,
Как карта, по принципу выси и дна
Буддизмов и прочих Инь-Яней.
Скупая слезинка на боль не бедна –
Равна океану печали,
Когда двадцать два, а уже седина,
Когда в лохмы нервы мочаля
Их рубят отказы, а им в унисон
Взаимности чувства не знали!
Отвержен, не понят, но тем вознесен,
Не к Богу, зато без распятья,
Так груз суеты дураков невесом –
Его поднимал уж раз пять я!
Но тем дуракам, что плюют в небеса,
Заклятием шлю рык проклятья;
Подобных грехов неподъемны веса,
О них пред Нирваной и думать
Не стал Гаутама, и даже Иса
Искупил, но не смог образумить
Безликую массу клокочущих ртов,
От правды начавших так zoom’ить,
Как брошенный всеми во тьме среди льдов,
Рожденный в комфорте Эдема,
Невиданный ангел из радужных снов,
В которых не мстит нам система
За счастье – других беззаветно любить,
За веру (избитая тема),
Дающую сердцу возможность дарить
Себя без остатка, без эго,
И люто, за Бога бесценный дар – жить,
Хоть жизнь ограничив пробегом.
А черную язву всемирной хандры
Затопит растаявшим снегом,
Немного прикроет до новой зимы,
На время припрячет под летом,
Где в жарком экстазе сольемся и мы,
Сминая ненужным билетом
(На поезд ушедший без нас в облака)
Душонку, а сердце стилетом
Трехгранным - садизм, мазохизм и тоска
(Любовь заменившая тройка) –
Пронзив, ковыряет своя же рука,
При этом, вскрывая настолько,
Что в рану вливаются скорби моря,
И в них утопает нас столько:
Скорбящих, скулящих, в безлюбьи горя –
Утешь их, попробуй, Заветом!
Людей в них все меньше, все больше зверья,
Смеясь над постом и обетом,
Жрут, гадят, ломая друг другу хребты,
И треплются праздно об этом.
А мы, хоть и смотрим на них с высоты,
Не можем простить людям свинства,
Топорных суждений, тупой простоты,
Отсутствие чести, убийства.
Прискорбно, но все же придется признать –
В них нет и не будет единства!
Не стоит на злобу себя распылять,
Срываясь на эти витийства,
А если нам все же придется стрелять,
Пусть сердце останется чистым!

                2 декабря 2008