Однажды, по-моему, в двадцать второй
холодной палате скончался больной
на простыни серой, как мартовский снег.
Быть может во вторник, а может, в четверг.
Он умер в непраздничный день января
под кашель соседа да скрип фонаря,
и два санитара, ругаясь, к шести
пришли, чтоб куда-то его унести.
А к мрачному доктору в восемь утра
седая и злая вошла медсестра
и долго писала дрожащей рукой:
в которой, во сколько и кто он такой.
Потом еще долго – до самой весны
ей снились ночами недобрые сны,
но где-то в апреле она вдруг взяла
и после дежурства сама умерла.
Ее поминали всем миром почти,
в столовой, заказанной с трех до пяти.
Пустели бутылки, печально звеня,
ни в чем захмелевших людей не виня.
Но, плача навзрыд, проклинала судьбу
душа медсестры в деревянном гробу.
И там же – на кладбище, еле дыша,
ее проклинала другая душа…
2006