Шах матом говорил.
На то у шаха меч! И войска днесь
Просторы затмевают.
Да только шторы шаха прикрывают,
Когда он наг и хочет плоти съесть.
Так шах нехитро жил.
Он доставал секир,
И шишу доставал, когда в поход сбирался,
Да только шторой всё же прикрывался,
Когда наложницу к греховному клонил.
Их было у него.
Наложниц, в смысле, было.
Забыл он имена и рода их узоры.
То ни к чему! Ведь скрыты были взоры
От лиц и тел, что совращал Светило.
Он позже знал на счет –
Не в профиль, фас, на вкус –
Тех девочек, что возвышал на троне;
Пусть на ночь! Кто же шаха нынче тронет
Он почитай, с богами ел кус-кус!
Ночам приходит срок.
Состарился Светило.
Он старый, этот шах, но всё же не повадно
Ему поставить мат. Да было б дело складно
Коль бы нашлось приличное мерило!
И вышел Падишах.
Такой один на свете.
Как будто бы герой, не станет сомневаться.
И старика отправил омываться
Мол, посидел в шатрах, давай, отец, на ветер.
Старик прикинул суть.
И хрен прикинул к носу.
Решил, что из всего, что в жизни, было, нажил
Милей ему гарем, и бросил в спину страже:
«Беру подруг. А царство сдайте боссу».
Ушли в рассвет, тайком…
И на его верблюдах
Качались не унылые каменья
Не золото, не вечные творенья
А, так сказать, обыденные люди.
«И вот скажи,
зачем суфийцу бабы?
Он же под них не сможет подложиться.
И сверху не легко расположиться
Ведь старость не сбороли и арабы».
«А кто его поймет!
Вот ежели такой же,
Кто власть попил, и кто над златом чахнул.
Чей шах и мат не только медом пахнул,
Кто отличал, где трезвый, где пропойца.
Кто в общем… ЗНАЛ.
Хоть вроде знал немного.
И много не искал, коль посудить по скарбу…»
И легкой поступью с наложницами, в Тарбу,
Ушел пустой, моля пощады Бога.
© Johansson, 2 December 2009