Моя бабушка - Кузьмина Прасковья Павловна. Биография, каких много в нашей стране. Родилась в 1906 году на одном из хуторов в Святогорье на Псковщине в семье, состоящей из родителей, девяти сестёр и единственного брата. Отец работал на мебельной фабрике в Питере обойщиком, но во время страды хозяин отпускал его домой. За хорошую работу и честный труд хозяин разрешал остатки обивочной ткани забирать себе. Девочки в семье были обучены всем рукодельным работам: шитью, вязанью, штопке и другим, поэтому им не составляло труда из обрезков шить себе «шикарные» наряды. Семья была большая, работящая, поэтому и хозяйство было не маленьким – ну-ка, прокорми всех! После революции отец, боясь раскулачивания, сам отвёл в колхоз весь крупный скот. Что оставалось делать в деревне? Сёстры, подрастая, одна за другой, перебрались в Питер. Работы не боялись никакой. Моя бабушка с её четырьмя классами образования работала в порту учётчицей. На курсах ей порекомендовали учиться дальше, разглядев у неё способности к математике, однако жизнь распорядилась по-другому – бабушка встретила свою любовь и вышла замуж. Родилась дочь (моя мама). Жили недалеко от города – в Урицке (Лигово). Бабушка теперь работала на вагоностроительном заводе им. Егорова (тогда он носил имя Ретцке – бывшего владельца) в столовой (помню, как она всегда вкусно готовила!).
Война. Муж ушёл сражаться на фронт. Дети (сыночку было уже два годика) оставались дома с няней, а бабушка ездила на работу в Ленинград. Однажды, почувствовав неизъяснимую тревогу, она отпросилась с работы. Въехала на трамвае в Урицк, уже занятый фашистами! Каждый раз, когда смотрю фильм «Блокада», эпизод с трамваем заставляет меня пережить то, что чувствовала моя бабушка! Она тут же рванулась домой – там никого не оказалось! Трудно представить, какой ужас охватил её! Не помня себя, вышла во двор. Кто-то из соседей крикнул: Твои - в траншее (вырыта была во дворе, чтобы прятаться во время бомбёжек)! Метнулась туда - сидят детки! Няньки не было – сбежала! Маме едва исполнилось семь, поэтому стоит ли её осуждать, что из дому взяла только одеяло да пачку соли!
Дальше – плен, вагоны-теплушки, смерть маленького сына.… Сначала был лагерь «Tod» под Псковом. Потом трудовой лагерь в Латвии недалеко от станции Торе. Работа, работа, работа.… Одна радость - в бараке маленькая дочка! Пока взрослые на работах, дети, пробравшись под колючей проволокой, шли по хуторам побираться – когда подавали, а когда и собаками травили…. К приходу бабушки готовила мама какую-нибудь баланду, а после ужина пела для всех родные песни!
Однажды, их погрузили на баржи и отправили в Германию, но с полдороги почему-то вернули в Лиепаю.
Вскоре советские войска принесли свободу! Бабушке даже не пришлось регистрироваться, потому что за подкладкой пальто был зашит паспорт! Солдаты щедро наделили бабушку с мамой продуктами, и они вернулись домой.
Домой! А квартира уже занята другими жильцами – решили, что все, жившие там погибли! Сестра приютила, но надолго оставаться нельзя – у неё и так тесно.… О, радость! Пришли вести о том, что жив её муж! Но радость была недолгой. Решив, что бабушка с детьми погибла, он завёл себе новую семью. Дед умолял бабушку простить его и разрешить вернуться к ней, но бабушка, узнав, что у него двое маленьких детей, не захотела лишать их отца.
Она нашла себе работу с казённым жильём в Стрельне. Поселили их в комнатушку при детском садике, там же бабушка и работала поваром. Она рассказывала, как жалела ребятишек и подкармливала их частенько, используя те продукты, что им подарили солдаты, а в это время завхоз и заведующая садиком наживались.… После того как садик расформировали, бабушка пошла работать на танковый завод № 20 в Стрельне. Работала вахтёршей на проходной сутки через трое, чтобы вести домашнее хозяйство (корова, огород) и помогать растить внука, а потом и внучку… Меня бабушка любила, но не с такой болезненной страстью, как брата. Наверное, сказывалась потеря маленького сына во время войны…. Сама бабушка замуж больше так и не вышла, хотя варианты были и даже счастливые для неё. Останавливала яростная ревность дочери, а для своих детей, позже - внуков и правнуков, она была готова на всё! Про таких говорят: «По капле крови всю себя отдаст». Очень хорошо помню, как летом бабушка вставала засветло, сначала кормила живность (собаку, кур), потом шла на огород: поливала, полола, окучивала…. Часам к двенадцати возвращалась «с полей», завтракала, потом насыпала в пригоршню разных таблеток, выпивала их и ложилась отдыхать. К вечеру, когда жара спадала, опять шла в огород. Кроме огорода были ещё картофельные поля. Тогда ещё не требовали документы на землю, поэтому, сколько сможешь обработать – всё твоё. Вот бабушка и обрабатывала…. Помню, она брала меня с собой на участок, находящийся на крутом, почти перпендикулярном, берегу реки Стрелки – там многие стрельнинцы сажали картошку. Был ещё участок на месте снесённого дома, участок около леса и ещё две длиннющие грядки с клубникой…. Это все, не считая сада и огорода во дворе! Я так подробно пишу, чтобы было понятно, на какой ежедневный подвиг ради своей семьи была готова моя бабушка. Нас, внуков, бабушка почти не просила помогать, а мы-то радовались! Теперь, спустя годы, я понимаю, какой горькой ошибкой это было!
Позже бабушка занялась выращиванием цветов на продажу. Видно, на картошку уже сил не оставалось, а небольшой пенсии на жизнь не хватало. Мои родители, имея более, чем скромные, заработки и двоих детей, решили улучшить материальное положение и «завербовались» на Сахалин. А хризантемы, гладиолусы и астры у неё были лучшие в Стрельне! Она ухаживала за ними чуть ли не лучше, чем за малыми детьми и за своими, размером с индюков, курами. Дом в разное время заполняли то высаженные в горшки или вёдра корни хризантем, то рассада астр, помидоров, огурцов, окна были уставлены, сшитыми из обоев, стаканчиками с проращевыемыми гладиолусами, а в кухне в большой коробке жались к банке с тёплой водой недельные цыплята…
Через четыре года на семейном совете было решено, что я поживу с бабушкой. Она заботилась обо мне как могла. Всегда на первом месте была еда. Теперь я понимаю, чем вызван этот страх перед голодом, а тогда я просто послушно съедала всё, что мне давали. Бабушка следила за моей успеваемостью. Примером была моя троюродная сестрёнка-ровесница. Она была отличницей! Я старалась, конечно, но в отличницы так и не попала. Бабушка проверить мои домашние работы не могла (её знаний уже не хватало для этого), но с удовольствием вспоминала немецкие слова, когда я учила язык. Вспоминала, что в плену от немцев было меньше огорчений, чем от латышских надзирателей…
Бабушка была скупа на проявления чувств, строга ко мне, но всю работу по дому делала сама, считая, что моя главная работа – это учёба. Как же мне стыдно теперь, когда я испытала на себе тяжести каждодневного домашнего труда! Бабушке было тяжелее – приходилось и дрова колоть, и воду носить, а, ведь, ещё и огород, и курятник. Помню, для того, чтобы прокормить кур, мы ездили с санками на ж/д станцию – там нам разрешали сметать просыпанный из вагонов комбикорм …
Любила я зимние вечера у затопленной печки, когда мне было позволено сначала щипать, а потом карзить шерсть. В это время бабушка брала прялку и я, как завороженная, часами смотрела на то, как в её, искорёженных артритом пальцах, ловко вьётся тянущаяся из бесформенного комка шерсти тоненькая нитка пряжи. Эту прялку я долго берегла, но она сгорела вместе со старым домом – не успела вывезти…. Ещё я любила наблюдать за тем, как бабушка вяжет, надев на нос очки со сломанной дужкой, находчиво заменённой резинкой. Это она научила меня вязать, хотя пришлось выслушать много слов в адрес моей бестолковости.
А ещё она была остра на язык и криклива. Её зычный голос разносился далеко по посёлку, когда она звала кого-нибудь из внуков, но мата от неё я никогда не слышала. Соседи её побаивались, но уважали за трудолюбие, за честность, за самопожертвование…
В 1980 году мы, наконец, получили благоустроенную квартиру! Материально не бедствовали. Казалось, живи и радуйся! Не тут-то было! Бабушка продолжала ездить из Петергофа в Стрельну, чтобы ухаживать за своими посадками. Скоро снесли наш старый дом, тогда бабушка оставалась иногда ночевать у бывших соседей, пока, садясь однажды в автобус не сломала ногу (вернее, шейку бедра). Операцию делать не стали – больное сердце не позволяло применять наркоз. Так, бабушка до самой смерти больше и не выходила на улицу. Умерла она в возрасте 93-х лет во сне. Тихо ушла…