I
Был ночью ветра слышен ярый гул,
Нагрянул дождь, кругом лилась вода;
А ныне солнца луч опять сверкнул;
Звенит в лесу далёком трель дрозда;
Воркует клинтух около гнезда;
Трещит сорока - сойка ей в ответ;
Весёлым шумом вод наполнился рассвет.
II
Выходят все на солнце поскорей;
Рожденью утра рады небеса;
Зайчиха побежала веселей
Там, где болот сверкает полоса;
Под лапами плескается роса,
Взлетая дымкой, что, блестя в лучах,
Сопутствует везде зайчихе на полях.
III
Я странствовал тогда среди болот,
И на зайчиху бросил быстрый взгляд;
Вдали я слышал шум лесов и вод;
Или не слышал, как мальчишка рад -
С Природой моё сердце билось в лад:
Воспоминанья прежние ушли,
Всех дел тщета и скорбь исчезнули вдали.
IV
Но как это случается подчас,
В умах нестойких ликованья власть
При восхищеньи - возвышает нас,
Зато в унынье - нам даёт упасть;
Я утром ощутил сию напасть;
Видений страх тогда меня облёк,
Неясных мыслей грусть – я их назвать не смог.
V
Я в небе слышал жаворонка трель,
И о зайчихе резвой вспоминал:
Дитя земли - был счастлив я досель,
Как и они, когда везде блуждал;
От мира и забот я убегал;
Но может с днём иным придти беда -
Боль, одиночество, несчастья и нужда.
VI
Я думал о приятностях всегда,
Как будто в жизни – лето круглый год,
Как будто хлеб насущный без труда
Мне вера в гениальность принесёт.
Но тот, кто жить стремится без забот,
Как смеет ожидать, что для него
Другие сеют, жнут, и любят лишь его?
VII
То были: милый мальчик Чаттертон*,
С живой душой, кто гордо принял яд;
И тот, кто славен, весел, и влюблён,
За плугом шёл по склону, жизни рад**:
Наш дух обожествляет нас стократ;
Поэт - всегда восторженный юнец,
Но ждёт его плохой, бессмысленный конец.
VIII
То был ли знак небес, иль некий дар,
Иль на меня спустилась благодать,
Но здесь, где не пасёт стада овчар,
(Когда я гнал печальных мыслей рать),
Случилось человека увидать
Мне у воды - без шляпы, в седине,
Старее всех живых он показался мне.
IX
Вот так валун огромный привлечёт
Нас на вершине голой, где лежит
Он, удивляя всех, и мысль мелькнёт,
Откуда, как, попал сюда гранит;
И, кажется, в сознании он спит:
Как зверь морской, приползший на скалу,
Иль на сухой песок – поближе быть к теплу.
X
Казалось, был ни мёртвый, ни живой,
Но и не спал глубокий тот старик:
Сближались его ноги с головой.
Когда он шёл, согбенный, напрямик;
Как будто от болезни страшной сник,
Или от мук, испытанных давно,
Уж слишком тяжкий груз ему держать дано.
XI
На длинный посох - ивы гладкий ствол -
Всем телом опирался он сухим,
Хотя к нему я тихо подошёл,
Встав на краю болота рядом с ним,
Как облака стоял он, недвижим,
Что не внимают всем ветрам подряд,
Но если двинутся, то вместе полетят.
XII
Старательно тот грязный водоём
Он посохом, качаясь, шевелил,
Смотря на воду, взболтанную в нём,
Как будто книгу редкую раскрыл:
Тогда по праву странника решил
К нему я подойти, и произнёс:
«Сулит нам утро день прекраснейший, без гроз».
XIII
Старик на это кроткий дал ответ,
Учтивой речью, шедшей от души:
Тогда вопрос ему я задал вслед:
«А чем Вы занимаетесь в тиши?
Таким как Вы опасно быть в глуши».
Исторгли удивления огоньки
В его живых глазах глубокие зрачки.
XIV
Как сам он слаб, слабы его слова,
Но произнёс с величием он их,
Торжественно тянулась их канва -
Чеканный слог у этих фраз литых,
Речь гордая, не для мужей простых;
Как у шотландских пресвитериан,
Что славят Господа и свой любимый клан.
XV
Сказал он, что пришёл на этот пруд
Собрать пиявок нищим стариком:
Опасный, изнурительнейший труд!
И было столько трудностей кругом:
С болота на болото шёл он днём;
Но на ночь Бог дарил ему приют,
Где скромную еду беднягам подают.
XVI
Старик всё говорил про свой улов;
Но речь его, как воды в глубине
Чуть слышал я, не различая слов;
И Человек сей показался мне
Тем, с кем встречался я в далёком сне;
Иль тем, кто послан был издалека,
Чтоб силы мне дала наставника рука.
XVII
Но мысли прежних дней вернулись вдруг:
Смертельный страх надежды не иметь;
Мученья, холод, тягостный недуг,
И гениев страдальческая смерть.
Стремясь прогнать фантазий круговерть,
Вопросы я свои возобновил:
«А чем Вы живы? Хватит ли Вам сил?»
XVIII
Он повторил с улыбкой свой рассказ;
Сказал, что исходил тут все места,
Пиявки собирая, всякий раз
Пруд замутив при помощи шеста.
«Вода от них всегда была густа,
А ныне истощаются пруды;
Но всё ж упорно я хожу здесь у воды».
XIX
Пока он говорил так, эта глушь,
Вид, речь его – всё трогало меня:
Я мысленно глядел, как шёл сей муж
Устало средь болот день изо дня,
Всегда один, молчание храня.
Всё это видел внутренний мой взор,
Старик же, помолчав, продолжил разговор.
XX
Он скоро темы все соединил,
Охотно говоря, и с добротой,
Торжественно; когда же завершил, -
В презренье я смеялся над собой,
Найдя в том старце стойкий дух живой.
«Господь, - сказал я, - это мой оплот!
Пиявок сборщик сей среди глухих болот».
* Томас Чаттертон (1752—1770- — английский поэт-романтик. Не получив признания (его поэмы отказывались публиковать), он принял мышьяк и скончался в возрасте 17 лет.
**Здесь речь о Роберт Бёрнсе (1759—1796) — великом шотландском поэте, сыне крестьянина, который в юности и молодости занимался тяжёлым трудом на земле.
Resolution and Independence
I
THERE was a roaring in the wind all night;
The rain came heavily and fell in floods;
But now the sun is rising calm and bright;
The birds are singing in the distant woods;
Over his own sweet voice the Stock-dove broods;
The Jay makes answer as the Magpie chatters;
And all the air is filled with pleasant noise of waters.
II
All things that love the sun are out of doors;
The sky rejoices in the morning's birth;
The grass is bright with rain-drops;--on the moors
The hare is running races in her mirth;
And with her feet she from the plashy earth
Raises a mist, that, glittering in the sun,
Runs with her all the way, wherever she doth run.
III
I was a Traveller then upon the moor,
I saw the hare that raced about with joy;
I heard the woods and distant waters roar;
Or heard them not, as happy as a boy:
The pleasant season did my heart employ:
My old remembrances went from me wholly;
And all the ways of men, so vain and melancholy.
IV
But, as it sometimes chanceth, from the might
Of joy in minds that can no further go,
As high as we have mounted in delight
In our dejection do we sink as low;
To me that morning did it happen so;
And fears and fancies thick upon me came;
Dim sadness--and blind thoughts, I knew not, nor could name.
V
I heard the sky-lark warbling in the sky;
And I bethought me of the playful hare:
Even such a happy Child of earth am I;
Even as these blissful creatures do I fare;
Far from the world I walk, and from all care;
But there may come another day to me--
Solitude, pain of heart, distress, and poverty.
VI
My whole life I have lived in pleasant thought,
As if life's business were a summer mood;
As if all needful things would come unsought
To genial faith, still rich in genial good;
But how can He expect that others should
Build for him, sow for him, and at his call
Love him, who for himself will take no heed at all?
VII
I thought of Chatterton, the marvellous Boy,
The sleepless Soul that perished in his pride;
Of Him who walked in glory and in joy
Following his plough, along the mountain-side:
By our own spirits are we deified:
We Poets in our youth begin in gladness;
But thereof come in the end despondency and madness.
VIII
Now, whether it were by peculiar grace,
A leading from above, a something given,
Yet it befell, that, in this lonely place,
When I with these untoward thoughts had striven,
Beside a pool bare to the eye of heaven
I saw a Man before me unawares:
The oldest man he seemed that ever wore grey hairs.
IX
As a huge stone is sometimes seen to lie
Couched on the bald top of an eminence;
Wonder to all who do the same espy,
By what means it could thither come, and whence;
So that it seems a thing endued with sense:
Like a sea-beast crawled forth, that on a shelf
Of rock or sand reposeth, there to sun itself;
X
Such seemed this Man, not all alive nor dead,
Nor all asleep--in his extreme old age:
His body was bent double, feet and head
Coming together in life's pilgrimage;
As if some dire constraint of pain, or rage
Of sickness felt by him in times long past,
A more than human weight upon his frame had cast.
XI
Himself he propped, limbs, body, and pale face,
Upon a long grey staff of shaven wood:
And, still as I drew near with gentle pace,
Upon the margin of that moorish flood
Motionless as a cloud the old Man stood,
That heareth not the loud winds when they call
And moveth all together, if it move at all.
XII
At length, himself unsettling, he the pond
Stirred with his staff, and fixedly did look
Upon the muddy water, which he conned,
As if he had been reading in a book:
And now a stranger's privilege I took;
And, drawing to his side, to him did say,
"This morning gives us promise of a glorious day."
XIII
A gentle answer did the old Man make,
In courteous speech which forth he slowly drew:
And him with further words I thus bespake,
"What occupation do you there pursue?
This is a lonesome place for one like you."
Ere he replied, a flash of mild surprise
Broke from the sable orbs of his yet-vivid eyes,
XIV
His words came feebly, from a feeble chest,
But each in solemn order followed each,
With something of a lofty utterance drest--
Choice word and measured phrase, above the reach
Of ordinary men; a stately speech;
Such as grave Livers do in Scotland use,
Religious men, who give to God and man their dues.
XV
He told, that to these waters he had come
To gather leeches, being old and poor:
Employment hazardous and wearisome!
And he had many hardships to endure:
From pond to pond he roamed, from moor to moor;
Housing, with God's good help, by choice or chance,
And in this way he gained an honest maintenance.
XVI
The old Man still stood talking by my side;
But now his voice to me was like a stream
Scarce heard; nor word from word could I divide;
And the whole body of the Man did seem
Like one whom I had met with in a dream;
Or like a man from some far region sent,
To give me human strength, by apt admonishment.
XVII
My former thoughts returned: the fear that kills;
And hope that is unwilling to be fed;
Cold, pain, and labour, and all fleshly ills;
And mighty Poets in their misery dead.
--Perplexed, and longing to be comforted,
My question eagerly did I renew,
"How is it that you live, and what is it you do?"
XVIII
He with a smile did then his words repeat;
And said, that, gathering leeches, far and wide
He travelled; stirring thus about his feet
The waters of the pools where they abide.
"Once I could meet with them on every side;
But they have dwindled long by slow decay;
Yet still I persevere, and find them where I may."
XIX
While he was talking thus, the lonely place,
The old Man's shape, and speech--all troubled me:
In my mind's eye I seemed to see him pace
About the weary moors continually,
Wandering about alone and silently.
While I these thoughts within myself pursued,
He, having made a pause, the same discourse renewed.
XX
And soon with this he other matter blended,
Cheerfully uttered, with demeanour kind,
But stately in the main; and when he ended,
I could have laughed myself to scorn to find
In that decrepit Man so firm a mind.
"God," said I, "be my help and stay secure;
I'll think of the Leech-gatherer on the lonely moor!"
1807