От Петербурга за версту
Онегин преступил черту…
На окнах шторки все задвинув,
Чтоб даже молнию и ту
В любовь пускать наполовину,
Он погрузил всех в темноту,
Где уповал на тесноту.
Молчком одобривши уловку,
Увлечена его игрой,
Катюша лезла в мышеловку.
Осуществляя ход второй,
Провёл Онегин рокировку:
Корзину Катину – долой,
На это место – сАм сел ловко.
С каким блаженством захватил
Рукой он нежную ладошку!
Потом колено посетил,
Как бы случайно, понарошку.
С коленом вволю поиграв
И ткани юбок перебрав
По направлению от пола,
Он посягнул на признак пола,
Первичный, надо бы сказать.
Его за это отхлестать
Могла бы срАзу недотрога,
Но посчитала, что неплОхо
Его устроилась рука…
Маман свои окорока
От треска молний всколыхнула,
Проснулась, закрестилась хмуро
И даже ойкнула под гром.
Рука героя отдохнула,
Прождав запрета иль посула,
Скользнула к цели утюгом
И занялась благим трудом.
Со всей душой многострадальной
Гость перешёл порог скандальный –
Никто не гнал его взашей.
Сближенье стало экстремальным.
И состояние вещей,
И всё герою вообще
Казаться стало нереальным,
Как возрожденье из мощей.
«Всё выглядит парадоксальным!
Давно ль из парка, бич мышей,
Ты шёл несчастным и опальным?
Теперь, за неименьем спальной,
Найдя к КатИ подход брутальный,
В той обстановке внемлешь ей,
Где притаился дух скандальный, –
Помыслил он с задумкой дальней. –
Я представлял себе сложней
То, что… ещё элементарней
Произошло. В ход шли азы…»
За все нелепые разы
Своих былых поползновений
Лишь наплодил мечты Евгений,
Ну а сейчас – одни призы
По части Катиной красы!
Беспрецедентность не угасшей
Его союзницы грозы,
И вкус заваренной тут каши,
С приварком – только попроси, –
И страх попасть под гнев мамаши –
Всё это кучно в экипаже
Уравновесило весы
Его поступков и решений.
Но овладеть сейчас блаженной
Катюшей?! – боже упаси!
А голос внутренний: «Не ссы!
Да разве ж не таких сближений
И экзальтированных дам
Равно желают мальчуган,
И бойкий ловелас бывалый,
И седовласый ветеран»?
Гость ко двору, как будто зван…
А та, в ком зависть прибывала,
Вынашивала злобный план,
Момент триумфа представляла
И ревновать не уставала.
«Ну ладно б в гости зачастил –
Я и сама бы гостевала –
И просто б лапу запустил
В семью купцов и воротил,
Чтоб до добра лишь доставала!
Ан нет, свой хобот опустил,
Чтоб их лохань не пустовала!
Ишь как себя он распустил!
Резвится жеребец стоялый! –
Сердилась Зоя. – Совратил»!..
А между тем, двор постоялый
Гостеприимно приютил
Коней и кучера с каретой.
Навес и кров: тепла и света
На всех тут хватит – выходи!
Потоп вселенский – позади.
Тут есть, что от родных пенатов
Ловить душой, входя под кров.
И как не уловить клубов
Идущих с кухни ароматов!
Но молодым и неженатым
Амур скандировал: Любовь,
Любовь! Всё остальное ересь»!
Любовь сильна и день, и ночь…
Мать не заметила, что дочь,
Которой влез под платье Эрос,
Необычайно раскраснелась.
Волненья ей не превозмочь.
Причина веская имелась
Тому, что с некоторых пор
Дочь не неслась во весь опор,
Впадала часто в онеменье
От своего сердцебиенья
И не молола всякий вздор.
Её отсутствующий взор
Был выразителем томленья.
Маман, дающей наставленья,
Дочь и не слышала почти,
Впадая в грёзы и мечты.
В дом потянулась вереница:
Мамаша – первая (кудряв,
Пригож хозяин, но костляв –
Назвал мамашу чаровницей);
За мамкой – дочка, приотстав;
За ней – с повадкой шалунишки
Герой – амурный ренегат.
А Зоя в образе парнишки
Определилась в арьергард
И шла, не ведая преград,
Не прекращая свой догляд.
Ну а герой? Влюблён, как прежде?
(Сажайте на коня, вновь спешьте
Драгуна – тот же всё солдат
И чёрту лысому не брат.)
Губами франт коснуться рад
Изящной спинки, жаль в одежде.
В ответ – мурлыканье: «Не съешьте…»
– Есть будешь, Ксюша? – невпопад
Спросила издали мамаша. –
Там пироги, жаркое, каша…
– За всё плачу! – воскликнул франт
И оглянулся в арьергард. –
А я узнал вас, Зоя-Ксюша.
Как парню я б надрал вам уши
За ваш бездарный шпионаж!
– Звучит, как комплимент.
– Он ваш.
– Я предпочту другой ваш опыт…
Общенье, тихое, как шёпот,
Не вдруг замедлило их путь.
– Что нужно, Зой? Кончай тянуть! –
Напор Онегина не ропот.
И не для Зои вырос «хобот».
Что делать с ряженой: турнуть
Иль демонстрировать ей холод?
У Зои вздрагивала грудь,
Но взор исполнен был ехидства.
Шпионка съёжилась чуть-чуть,
Чтоб горячо в ответ шепнуть:
– Клянусь, что ваше волокитство
Кой от кого я утаю.
Гляжу, всерьёз вы увлеклИсь, но
Со мной вам шанс я всё ж даю…
Онегин улыбнулся кисло,
Поняв без слов её шантаж.
– Что ж, буду рад, коль всё же дашь, –
На слове сделав ударенье,
Чтоб подчеркнуть его значенье,
И взором это подтвердив,
Он согласился вскользь, но ёмко.
Потом игриво молвил громко:
– Ты, парень, часом не ревнив?
– Стерплю, – парировала тонко
Переодетая бабёнка. –
Стерплю, коль уговор правдив.
Всё, удаляюсь, не прощаясь.
– Что тут у вас? – к ним возвращалась
Милашка, напрягая слух, –
Из-за меня вы что ли вдруг
Тут время тратите на склоки?
Мне не по нраву этот спор.
Как петушиные наскоки,
Ваш дикий смотрится раздор.
Пух, перья, вздорные упрёки
И шум – на весь аж коридор!
А ну, мужчины, примиритесь!
Из-за меня впредь не деритесь!
Настройтесь, право, на мажор.
– Внимаю вам, мой дирижёр!
Мы не соперники теперь уж, –
Франт подмигнул «парнишке». – Веришь?
«Юнец» игриво фыркнул:
– Уф,
Как рад я, что теперь, как братья,
Раскроем мы свои объятья!
И не успел кумир мигнуть,
Как торсом ряженую грудь
Уж ощущал, обнятый Зойкой –
Неугомонною позёркой.
Хитрюга вспыхнула, как трут,
Ещё не зная, что вдохнут,
В отместку ей, вопрос глумливый
Ей в ухо Женькины уста:
– Моя заветная мечта,
Владеть подружкой не ревнивой,
Ужель сбывается, таки?
Тогда мамашу отвлеки,
Когда мы улизнём с Катюшей.
– Это куда же?
– Бить баклуши.
Везде рай, где не завались…
У Зои вмиг завяли уши,
Зато объятья прервались...
. . .