Ночь весеннего равноденствия

Вселенная Чёрного Георга
подборка стихотворений одного отдельно взятого автора
______________________________________
==================================
1    Радуга
2    Разжимая пальцы привязанностей
3    Пушкинистам о таксистах
4    Пятничная памятка водителя
5    Он одевался в хаки и бабочек любил...
6    Comme a la guerre
7    Партизаны подпольной луны
8    Ещё раз о Троице
9    Однодневки
10  пустующее стадо
11  По следам ковчега или Сумерки богов
12  беглый квадрат
13  Звезда в надире
14  Когда магия теряет силу
15  Siobhan – Шивон
16  Ночь весеннего равноденствия
17  Мери Джейн
18  Здравствуй, чёрный понедельник
19  Просторы одиночества
20  Сквозные окна
21  Последняя апория Зенона
22  не кажущийся богом
23  Даосские уроки рисования
24  Оставляя жизнь в стихах
______________________________________




__________ Радуга __________

                корова – это тоже печка,
                но с очень острыми рогами.
                (Анука, "городской взгляд на корову")


Била лошадь, вдумчиво, копытом.
У коровы зачесалось вымя.
Дед Панас, голодным и небритым,
шёл на выпас, – по дороге вымок
под дождём, сбивавшим завязь с яблонь.
Чистотел боролся с молочаем.
За ногу чертополохом наглым
был укушен пешеход; – серчая,
вышел за околицу, где лужи
превращали тракт разбитый – в небо.

Полагая, что приметой служит,
выглядела жалко и нелепо
волглая трёхцветная корова.
Дед Панас промолвил: “И-и-и, скотина!” –
бросив на высоковольтный провод
взгляд – и подбирая хворостину.
Звонко шлёпнув ей по голенищу,
подтолкнул глазастую безмерно
животину – прочь от ейной пищи,
уводя от клевера с люцерной.

Небо наливалось сонной мутью,
а столбы электропередачи,
как шмели, жужжали. Почему-то
пожалев кормилицу, дед начал
напевать, похлопывая нежно
по спине и выпуклому крупу,
миновав колонию успешных
зеленушек, что расселись кругом
ведьминым. Какой-то всхожий жёлудь
становился дубом, забавляя
малым ростом и упорством – жёлтых
лютиков лоснящуюся стаю.

Ворон хрипло каркнул из дубравы.
Привставал на цыпочки цикорий.
Луговые вспененные травы
издали напоминали море,
где корова стала бригантиной,
а суровый – кто ты, человече? –
вёл её, достойно и картинно,
в гавань. В стойло. В моросящий вечер.

В это время солнце исхитрилось
расколоть, спектральными лучами,
низких туч колеблющийся клирос.
Семь оттенков – чистых, изначальных –
вспыхнули, образовав покатый
путь на небо, словно прорастали
из стволов триасовых закатов.

Сквозь доисторические дали
дед был сам неразличим с коровой:
волосы – пучками мокрой пакли...
Та – рогата, он – слегка растроган...
В каждой шустрой планетарной капле
в середине дольнего Памира
отразились дед Панас с притихшей
животиной. Воскурялась мирра,
возносились ангелы и птицы...

.........................................

Старый дьяк подумал: “Вот блаженство!” –
выглянув случайно из окошка
в мир, где смерть, беда, несовершенство...
и перекрестил – себя и кошку.




____ Разжимая пальцы привязанностей ____

                Раскидистая ель, ровесница судьбы.
                На утреннем лугу пасущееся стадо.
                Окопы, – след войны. И белые грибы.
                Нет больше ничего. И ничего не надо.
                (Евгений Филин-Соколов, "Ничего")


...А ещё мне не нужно соснового бора,
липких шляпок маслят, раздвигающих хвою.
Мне не нужно луны за отдёрнутой шторой,
и не нужно пустынного пляжа – с тобой...
Мне не нужно лежать и глядеть сквозь травинки
на вечернего солнца оранжевый берег.
Мне не нужно, к постельному кофе привыкнув,
отрываться от книг – и пускаться в побеги...

Мне достаточно слышать биение пульса,
ощущать циркуляцию воздуха в лёгких
и проращивать в памяти стебли настурций,
оставаясь – то близким, то очень далёким...
Непрерывность сменяет собой единичность;
бесконечно большое находится в малом.
Если нужен огонь – надо жертвовать спичкой.

...Как мне это успеть объяснить тебе, мама?..




_____ Пушкинистам о таксистах _____

Да хрен же его знает, что сказать.
Поэтому и я скажу: а хрен ли!
Мой дядя отвратителен, пузат,
к тому же лыс, как безобразный гремлин.
Но хрен с ним, с дядей. Не о дяде речь.
Жил-был Юджин с фамилией Омегин,
и как-то раз, о слякотной поре,
сидел – и тосковал о первом снеге.

Его приятель, Лемский, сгоряча
купил себе зачем-то Альфу-спайдер
и в ней теперь менял за частью часть:
Ромео завсегда в полураспаде.
Мне так хотелось Юджину помочь,
и я ему сказал: “Послушай, Юджин!
Пойдём вдвоём, дружище, на погост!”
Вдруг ветер поднялся и снег завьюжил.

Скажи-ка, дядя! (это не нытьё)
Скажи-ка, за каким таким «недаром»
Россия продаёт другим сырьё,
а покупает – совесть и товары?
Народ велик, но он велик   ч и с л о м ,
умом же вышел – как Емеля-витязь,
поэтому стране всегда везло
с преемственностью правовых правительств.

Пусть нет давно – ни дома, ни страны,
и в Альфе-спайдер мой Омегин едет,
мы всё равно с тобой нанизаны
на иммортели пушкинских наследий.
И даже если нечего сказать,
читатель будет нами очарован, –
достаточно лишь вспомнить чью-то мать,
ход пешкой на Е6 и силу слова.




__________ Пятничная памятка водителя __________

В тесной дежурке сидели врачи, что-то писали...

Он молча курил.
Запахи йода, эфира, бинтов – дым сигаретный не мог перебить.
Как свою память в себе отключить?..
Пить – бесполезно.
Давай, говори...
Девочка в плюшевом жёлтом пальто,
кровь – цвета ягод ноябрьских рябин...

Лента событий – опять и опять – крутится в ватно-пустой голове.
Шорохи шин, свет приборной доски...
Слякотный вечер, все мчатся домой...
Как бы всё это назад отмотать?..
Разве сознанием жив человек?.. Чем бы разрезать свой мозг на куски?..
Только б не ты, – кто угодно другой!..
Контуры трёх с половиной секунд:
тормоз – занос – звук удара – И ВСЁ.

Кажется, можно вернуться назад,
скорость уменьшить, запить, заболеть, выбрать какой-то окольный маршрут...
Всё, всё на свете, – лишь только б лицо это не видеть
и эти глаза.
Только б не быть – тем, кто выдал билет
неосторожно метнувшейся – сквозь
плотный поток проходящих машин...
Вот он, конец всех на свете начал. Детское тело – неловким комком...

Что было дальше?..
Куда её вёз?..
Дверь неотложки пытался крушить,
Что-то кричал – исступлённо – врачам...

После обмяк, как-то слишком легко...

Главный сказал: “Успокойся,
давай сделаем флуфеназина укол.
В том, что случилось, никто не винит... – тот, из ГАИ, попросил передать...”
Мимо больницы проехал трамвай...

Слёзы размазав дрожащей рукой, выдохнул, глядя в окно на огни:
“В том и беда.
В том-то вся и беда...”




___ Он одевался в хаки и бабочек любил... ___

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вертолёты – это души танков,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Танков, не вернувшихся с войны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Елена Бондаренко, "Стишок длиною в жизнь")


Надпись на могиле у кузнечика:

«дата-дата. Прыгал, прыгал, прыгал...»
Баловень фортуны переменчивой?..
Дезертир, предатель и сквалыга?..
Взял приказ, проследовал – по адресу,
только код почтовый изменился;
вот и мчишь с голландцами под парусом
или с дикими гусями Нильса...

В некотором смысле – бездорожие
краше, чем мощёные дороги:
азимуты в небе не проложены,
нет маршрутов выверенно-строгих.
...Мы другими никогда и не были, –
иноки, архаты, самураи.
Собраны поштучно: кто за Неманом,
кто в Поволжье или на Урале...

Нет событий – лучшее событие.

Если сам не воевал, – не знаешь,
как смертельна на войне обыденность,
в тряпку превращающая знамя.
Все мы, урождённые кузнечики,
верим – сердцем, слушаем – ногами...
Это – жизнь, которая не лечится,
только здесь мы ей пренебрегаем.
Кто-то в нас увидит части ребуса,
кто-то – мира чистую изнанку...

В каждом заблудившемся троллейбусе
спит душа взорвавшегося танка.




__________ Comme a la guerre __________

Мой взгляд не порадовал, то есть, порадовал НЕ –
мальчишка, стоящий напротив в цветных труселях.
АК-47 был направлен в меня (на войне –
обычное дело). “Да ты не умеешь стрелять!” –

Зачем я сказал это вслух? – Кисть руки напряглась,
под кожей видны стали русла встревоженных вен,
и ствол очень медленно всплыл – мне до уровня глаз...
Теперь ты умрёшь: доигрался, дурак-человек!

Зелёная муха, приняв за котлету цевьё,
решила нас всех примирить – потиранием лап...
Мальчишка по-прежнему думал о чём-то своём
и целил мне в лоб, но по-прежнему медлил стрелять.

И вдруг кто-то выстрелил: БАХ! – Я, должно быть, убит
и падаю, падаю – в солнцем прогретую пыль...
Но нет! Я стою, как стоял, а мальчишка в крови
лежит в трёх шагах от меня, обо мне позабыв.

И делает вдох, и от судорог рот его кругл,
и тонкая кисть продолжает сжимать автомат...
И я, наклонившись над ним, исступлённо ору:
“Зачем вы, ребята?! Ведь он НЕ УМЕЕТ СТРЕЛЯТЬ!!!”




____ Партизаны подпольной луны ____

. . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . . . . Вот едут партизаны полной луны,
. . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . . . . Моё место здесь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . . . . (Борис Гребенщиков, Партизаны Полной Луны)


Как заляжешь у поля пшеничного,
где не хаживал множество раз,
– (все тропинки на нём закавычены
васильковыми всплесками глаз), –
и душевно, вовсю, партизанствуешь –
до тех пор, пока солнца блесна
не утонет – и выплывет, заспанно,
кистепёрая рыба-луна.

В темноте колосятся растения,
выделяя ночную росу.
Колосишься и ты между стеблями;
за тобой наблюдает барсук,
удивлённый твоим появлением.
Партизанской ухваткой силён,
ты ползёшь, животом и коленями
попирая пырей и паслён.

И, завидев тебя, в страхе мечется
чёрт на небе, прозрачном до звёзд,
потому как ты сам – и отечество,
и оплот, и семья, и погост.
А пушинки лесных одуванчиков
– облаками непрожитых лет, –
офигев от твоей партизанщины,
всё летят и летят тебе вслед........*....***....*.*.....**..*..........**...*......




___ Ещё раз о Троице ___

Держась за тучи парасоль,
Садится солнце. Небосвод
Залил перестоявший чай...

Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль, –
Плывут туда, где горизонт
Расплавил жёлтые огни
И варит их, как марабель.

Кипящий сжиженный азот
В барашках пены... Бог хранит,
Но не даёт ума – робеть.

Глаза не ест морская соль?
И кто их, право, разберёт...
– «Ответьте!..» Но они молчат, –
Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль.

Роняя бусины дождя
На бёдра дремлющих холмов,
Ползёт, клубясь, циклона клин.

Осталось просто подождать:
В волнах мелодии псалмов
Возникнут, – эхом из глубин...
Тень маяка, в ней луч косой
Взрезает воду, блики льёт –
Туда, где уплывают вдаль

Макрель – загадочней, чем сон,
Ставрида, сладкая, как мёд,
И хек, похожий на печаль.




___________________ Однодневки ___________________

Он говорит: посмотри сюда, у этой бабочки вовсе рта нет;
она не то что поцеловать, она даже есть не может.
Только и научилась всего – глупо летать над листьями и цветами,
а через день будет мёртвой и высохшей шелестеть под ногой в прихожей.
Эфемерида, что с неё взять? – ни полезных слов, ни души, ни тела;
просто глаза, невзрачно-прозрачные крылья, да совершенный разум.
Он говорит: без страха смерти у разума нет пределов.
Отчего же, это сказав, – про подёнок Своих забывает сразу?..

И вот ты сидишь, бесстрашная до сумасшествия, на ладони,
– без боязни смерти, без боязни боли, без боязни жизни, –
а Он глядит на тебя, словно Сам ещё не вполне понял,
что подвёл черту под миром Своим, – и мир на тебе, эфемерной, виснет
всем непомерным весом, спасением всех существ, а они лишь одно умеют:
всё сильней,
. . . . . . . . . . и сильней,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . и сильней,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и сильней,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и сильнее – за жизнь цепляться;
делят мир на преступников и святых, праведных и злодеев,
придумывают добро и зло, суету сует, циклы реинкарнаций...
А тебе всё равно вот-вот умирать, и ты этого не боишься,
и глядишь на убийц – без зависти, без ненависти, без душевной смуты,
на них, обременённых дарами грёз однодневных – о тепле, безопасности, пище...
И летишь на подставленную ладонь,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и жалеешь нас почему-то...




______ пустующее стадо ______

...а ещё бывает, что накатит
чувство удивительно-пьянящее, –
и летишь, как птица на закате,
прочь – от боли, прочь – от настоящего,
прочь – от несгустившихся печалей,
что могли бы стать... вполне могли бы стать,
но не опылились и увяли –
пустоцветной вязью на краю листа.

и такая лёгкость под лопаткой,
будто не рождался, истин не искал, –
просто наблюдаешь за лошадкой,
что пасётся в поле, позади леска,
а за ней – пустующее стадо
в синеве невероятных градусов...

как же далеко (хотя и рядом)
любящим – до настоящей радости!..




__ По следам ковчега или Сумерки богов __

Туда, где зыбкие пески
Текут, как красная вода,
Твой путь ведёт. Пересеки
Их край – увидишь Иордан.

Но, в горизонт вперив глаза,
С тревогой наблюдаешь ты,
Как рвётся неба органза:
Хамсин рисует там цветы.

Головками цветных капуст
Они растут... Грядёт самум.
Ты знаешь: воздух станет густ
На ощупь, как рахат-лукум.

Идти ли вверх, к горе Хермон,
Или спускаться вниз, к Эль-Гор, –
С каких бы ты ни шёл сторон,
И сколь бы шаг твой ни был скор,

Беги, как дромедар, как лань, –
Тебя догонит всё равно
Карающего ветра длань,
Ты в ней – горчичное зерно.

Так нужно ль далеко ходить?
К чему стирать подошвы ног?..
Ведь современный троглодит
Забыл скрижали. Умер Бог...

И вновь, инвариантом, боль,
А в самом мёртвом из морей –
Ни рыб, ни чаек... – Только соль.
(Шаги становятся быстрей.)

Зачем упорствуешь? Опять
Стремишься в гадес заглянуть?
Не тягостно ли созерцать
Опустошительную суть?..

О, да, я знаю – для чего
Зловещих красок нужен спектр;
Не в каббале искать его, –
Святых границ последний метр!.. –

Чтоб сердцем впитывать простор
Завета, что Всевышним дан,
И снова ощущать восторг,
Пересекая Иордан.




________ беглый квадрат ________

это дом, без которого сад не растёт.
это тлен, без которого клён не шумит.
это я, без которого пусто – и всё.
опрокинутый вход в опрокинутый мир.

это влажные всплески растительных дюн.
это неба вращающийся василёк.
это птицы спустились так низко – к дождю,
что летают уже целый час под землёй.

это полога ночи сиятельный труп,
под которым нельзя оставаться людьми.
это акт провисания бронзовых струн,
убивающих звук, но рождающих мир.

это канонизированный мотылёк
и сквозные потоки спасительной лжи.
обитаемый необитаемый тлён.
это свет, без которого можно прожить.

это чёрный малевич, задраивший люк
в небольшой ослепительно-белый квадрат.
это значит, что я подобрал к тебе ключ.
здравствуй, дом без замков.
бог пришёл умирать.




_______________ Звезда в надире _______________

Когда засыпает ветер
и зима становится внутренностью стеклянного шара,
где какие-то белые хлопья лежат так тихо, невинно,
словно и не было – ни в Москве, ни в Лондоне – никогда никаких пожаров,
не случалось чумы в Венеции, а страшные маски птичьи –
просто странные монстры, сошедшие с Босха картины...
И, когда засыпает ветер,
а прозрачный короткий вечер стекает на плоскости тротуаров,
опусти вверх глаза, как если бы Земля тебе не мешала:
там, в надире, – звезда, что только тебе одному светит.

И ты, выходя под дождь
из какого-нибудь напичканного кольцами ювелирного магазина,
где-то в районе Сан Марко, Старого Арбата или Пикадилли,
удивляешься: столько колец, столько, столько!
Кому они все необходимы?!
Словно сделали их гномы, гоблины или тролли –
по одним им понятным причинам, – сделали и забыли...
Так вот, выходя под дождь,
но вспомнив зачем-то об этой звезде в надире,
понимаешь – внезапно, неумолимо, –
что для неё одной живёшь.

Поднимая очередное звено,
– (а какой в этом смысл, если часто не знаешь даже, где середина?..) –
находясь в середине мира, равноудалённой от конца света и его начала,
причём оба они – просто события, что вообще ничего не означают,
никакого отношения не имеют ко времени, к его младенчеству и сединам,
вдруг ловишь себя на том, что думаешь о ней – снова и снова,
днями, ночами, непрестанно...
Остаётесь связанными друг с другом, – ты в этом подлунном мире,
а она – где-то там, где потоки невидимых жёстких лучей и чёрные дыры,
даже не в уголке твоего экрана, даже вовсе не на экране,
но всегда и везде оставаясь звездой, что сияет тебе одному в надире...
Итак, поднимая очередное звено
и не делая ни малейшей попытки что-то менять, решать или строить планы,
знаете оба – зависимо, независимо, беспричинно,
без тени сомнения, бессознательно, постоянно, –

что ты и она – ОДНО.




____ Когда магия теряет силу ____

Сосновых веток тени на песке,
терпеново-грибничный аромат.
Я сжал твою ладонь в своей руке...

Июнь на коже, а под сердцем – март.

Душистым чабрецом зарос овраг.
Бессмертника с шалфеем диалог...
Осталось только ноты подобрать –
и плавать, как беспечный papillon,
в потоках, наблюдая: вдоль стволов
прозрачная и мутная смола
сочится – в неба близкий потолок,
и загорать, раздевшись догола.

Как будто вертикальная река
уходит вверх от берегов косых...

И сладко разжимается рука,
нащупав земляничные усы.
И зверобоя цвет в твоих глазах...
И волосы касаются щеки...
И можно что-то шёпотом сказать –
и влажным поцелуем защитить.
Среди полей заросший пижмой холм
и светлые разводы тишины...

И жить так удивительно легко,
что чудеса и даром не нужны.




_____ Siobhan – Шивон _____

Она пришла ноябрьской ночью,
Со мной оставшись до рассвета.
В её запястьях непорочных
Сквозили отголоски лета.
Всеядный ветер бился в стены,
Швырял обглоданные листья...
Ей нужен был сам факт измены,
А мне – её улыбка лисья.
Я утонул в атласных бёдрах,
Скрывающих волшебный лотос.
И лился дождь, хоть было вёдро.
Блуждающие над болотом
Огни – качались и мерцали.
Весь мир – пластинчатой гнилушкой
Казался. Танцевали цапли...
Я, позабыв своих подружек,
С восторгом наблюдал, как лунный
С её груди катился жемчуг.
Глядел в провалы глаз – и думал,
Что до сих пор не ведал женщин.
...Она ушла не попрощавшись,
– Воспоминанием о лете –
Из за ночь выращенной чащи, –
Чтоб больше никогда не встретить.
Ей нужен был сам факт измены.
– (К чему бежать от явных истин?..) –
А у меня с тех пор по венам
Течёт её улыбка лисья.


____________________________
Смарагде и её стихам посвящается




__ Ночь Весеннего Равноденствия __

Мне показалось, что трава
Вдруг стала нежно-голубой.
Молочно-белый свет луны
На перламутровых стволах
Оставил росчерки... Слова
Мне не нужны, – ведь я с тобой.
И ночи, к счастью, так длинны,
И миром правит не Аллах,

А очень древний, древний бог, –
Возможно, Митра или Ра...
Здесь лапы сосен так мягкИ,
Что темнота вьёт гнёзда в них.
Мы не играем в недотрог,
И это вовсе не игра.
Как рыб мельчайшие мальки,
Мы затерялись... Вечер тих

И странно-ласков. Звёзд пыльцу,
Ручьём, уносит Млечный Путь.
Озирис оживает вновь,
А с ним – бутоны наших тел...
Влюблённым скромность не к лицу.
Весна. И аватары ждут...
И – «сайонара»!.. И любовь
Нас мчит – за снов водораздел.




__________ Мери Джейн __________

Тебе напомнит шум ночных дождей
О мире под созвездьем Мери Джейн.

И ты захочешь прошлое вернуть –
Хотя бы раз, на несколько минут.
Но запах кожи, поцелуев вкус –
Не тот, не те... – Так что же? Ну и пусть!..

Призывно светят огоньки такси...
Ты только возвращаться не проси
К зеркальным створкам хлопнувших дверей
В квартале винно-красных фонарей.
...Ты замечаешь, словно бы сквозь сон,
Как смотрит, выжидательно, garcon
В каком-то тёмном маленьком кафе...
Пора, облокотившись на буфет,
Забыть – себя, и как сюда попал,
Прихлёбывая Chateauneuf-du-Pape.

И, постепенно, будут исчезать
Фигуры, стены, лица и глаза.
Останутся – (как в книжках говорят) –
Лишь алкоголь и опустевший взгляд...

И в них растает шум ночных дождей
С загадочной улыбкой Мери Джейн.




__ Здравствуй, чёрный понедельник __

Из заката шагнув прямо в осень,
я на масле топлёных осин
напишу обещание – сбросить
со счетов, как заблудший кассир,
предыдущих отчаяний сальдо,
оказавшись один на один –
с экзистенцией Жан-Поля Сартра
и слабеющим зовом глубин.

Амальгамой серебряной – лужи
сморщат кожу при виде меня,
ожидая – вселенскую стужу?..
инфернальные пляски огня?..
Вдаль – бесцельно и опустошённо
побреду, замедляя шаги,
через фасции офисов, шопов,
сквозь брыжейки компьютерных гидр...

В мегаполисной инфрасистеме
растворяются сталь и бетон.
Человек – существом тонкостенным –
обречён окунаться в поток
обязательных в улье эмоций –
даже если, как трутень, далёк
от общественных дел. Толпы мосек
и глупцов – обожают полёт

в мёд оккульта и воск эзотерик.
А один, в моей маске, – готов
проломить зароившийся череп
и отдать что угодно – за то,
чтобы властвовать в нём безраздельно.
Ведь понять не сумеет и Бог:

Вечность – это один понедельник
сразу после разрыва с тобой.




___ Просторы одиночества ___

Врагами стали – до того,
как лето вздрогнуло и сдулось...
Поди теперь, найди его
в дождливых лабиринтах улиц!

Замок непроходимых губ
закрылся – и уже не дрогнет.
В угрюмых парках листья жгут,
а опустевшие дороги
ведут – в поля, где нет борозд,
в поля, откуда нет возврата...
На этот раз – не удалось,
но жизнь ни в чём не виновата.

Она – то колосится вдоль,
то трёт эмаль зубов передних,
то прячет руки под подол...
Ты ей не муж, а лишь посредник.
Спустившись к берегу, вглядись:
там, под водой, где рыбок стаи,
лежит промытый белый рис
твоих костей – и прорастает.

И даже если смерти нет, –
жизнь бесконечной быть не может.
Не в этом ли "благая весть"? –
Не в этом, но и в этом тоже.
Тебе давно не нужен спирт:
его всегда полно за бортом.
Всё разрастается аир
в сплошь заболоченных аортах.

И я, не верящий в любовь,
съев тофу и омлет на завтрак,
вдруг не найду твоих следов
в навечно наступившем "завтра"...




_____________ Сквозные окна _____________

За окном – больничный сквер. Клёны с гнёздами грачей.
Клумба, голая, как плешь. Пять нестриженых кустов.
Сколько в нём сломалось вер?.. Сквозь отчаянья простор –
Сколько уплыло надежд?.. Он – больничный.
Он ничей.

Улыбайся.
Не молчи. Говори – не важно, что.
Если знаешь. Если нет – не смущайся, всё равно.
Эти скрытные врачи... Люди в белых кимоно.
Не дают простой ответ. – И не надо.

Длинный шток,
На котором реет флаг – на картине. Ветер стих.
Посиди со мной, хоть час. Здесь почти до десяти
Разрешают... Нет, не мрак. «Если любишь, – отпусти.» –
Может, это и про нас. Вурдалак ты, или псих, –

Но моё воображе... Да, рисует, ещё как!
На картине выпал снег. Чёрным бисером – грачи...
На вопрос: “Ещё?.. Уже?..” – раздражаться нет причин.
Он обычный человек. Ты – пылинка на руках
У Творца

Прозрачных стен... Сколько здесь знакомых лиц!..
В свете солнечном танцуй. В лёгких – радужная слизь...
На картине ночь и день
Окончательно слились...
Загляни в лицо – скворцу, сквозь мерцание ресниц...

И опять – больничный сквер. Клёны с гнёздами грачей.
Запах снега...
Не вдохнуть. Что-то умерло внутри...
Сколько в нём – надежд и вер!.. Ничего не говори.
Здесь заканчивает путь слов серебряный ручей...




____ Последняя апория Зенона ____

Отболело.
Больше не колотится.
Вот, ещё немного – и я дома.
Здесь никто не прыгает в колодцы,
И не надо резать – по живому...

Здесь так тихо,
Что, услышав музыку, –
Не понять: звучит она?.. Звучала?..
Здесь, начав недельную нагрузку,
Сразу возвращаешься – к началу.

Прислонившись
К тису или к тополю, –
Так легко дышать, развоплощаясь...
И следить, как тень скользит по полю,
Где Зенона догоняет заяц.

Забирай себе –
Всё, до последнего. –
Память сердца. Птиц живых с ладоней...
Мальчика, бегущего по снегу...
Старика, замёрзшего на склоне...

Отгорело. Не взорвётся яростно.
Умиротворённо, по-другому –
Застывает, – безмятежно, ясно...
Вот, ещё немного –
И я дома.




_____ не кажущийся богом _____

человек, шагающий по небу,
многих бы заставил падать ниц –
несмотря на то, что богом не был.
волосы дождём свисали вниз,
странная клубящаяся тога
навевала мысль об облаках...
он сжимал косу – и не был богом, –
так мне показалось.

но пока
я пытался разглядеть, с балкона,
что он держит, щурясь, как во сне, –
нарушая ньЮтона законы,
человек направился – ко мне.
испугаться или удивиться
в полной мере не успев, застыл –
взявшись за покатые перильца
девятиэтажной высоты...

человек, шагающий по небу,
был уже – почти глаза в глаза.
поглядел, как я стою – нелепо, –
и ушёл, ни слова не сказав.
я осел на кафельную плитку,
убеждаясь, что ещё живой.
облаков пергаментные свитки
вспененно неслись над головой.

солнце опускалось за деревья,
скаты кровель нежно золотя.
на востоке – туч гигантский клевер
привставал на корешках дождя...
я подумал – точно ли он не был
богом ночи, – тем, что дарит свет, –
человек, шагающий по небу...

ибо – кто обожествляет смерть?..




______ Даосские уроки рисования ______

Я всё рисую – на стене,
                в парадном зале –
Драконов яростных, в огне,
                с глазами стали.

Они огромны и сильны,
                непобедимы.
В них – дуновенье старины
                (сквозь ноздри, дымом).
Их взгляды мрачны, но добры
                и беспощадны.
Они спокойны и мудры,
                хоть кровожадны.
Их благородные сердца
                не знают страха.
В них – безмятежность без конца,
                как у монахов.
От них не защитят ни шлем,
                ни щит, ни латы.
На тех, кто видел их, со стен, –
                горят халаты.

...Под вечер я спущусь с мостков,
                промою кисти.
Дохнёт прохладой лепестков
                и свежих листьев...
Тень, как от облака, скользнёт
                вдоль края крыши,
И зашипит в испуге кот,
                и я увижу,
Как, отделяясь от стены,
                по небосклону, –
Дыша огнём, летят – как сны –

                мои драконы.




_______ Оставляя жизнь в стихах _______

Я сейчас обращаюсь к себе,
как к ТЕБЕ.

Мой угрюмый учитель!
Романтик, поэт...
Наше дело – труба.
Но и в этой трубе
я скажу, что причин для волнения – нет.

Ох, как времени мало осталось!..
Из всех образованных дурней, учёных невежд –
ты один сохранил заразительный смех,
даже если вокруг – ни друзей,
ни надежд.

И, среди красоты, что не выразит звук,
ты смеёшься – один...
Так безмерно далёк – от всего,
от семьи, от уютных подруг, от удобных иллюзий...
Теперь даже Бог не достанет,
и ангелы не долетят
до твоих ослепительно-ярких планет...
Тех, где даже кристаллы – живые,
хотя...
Ничего – ни живого, ни мёртвого – нет.

Мой любимый мучитель.
Я вижу, как ты,
улыбаясь, протягиваешь мне свой дар.
И – во мне, сквозь меня – прорастают цветы,
и Земля превращается в огненный шар...

Но дышать – не дыша – так легко.
Так легко.
Не глядеть – не глазами – и видеть
вдали:
Кто-то освобождает меня от оков...
Как святой Себастьян на сетчатке Дали –
я стою.
Я вишу...

Надо мной – Иггдрасиль...
Подо мной бьёт родник...
В теле – тысяча стрел.
Или тысяча дыр...
Но, как он, – не просил, не стонал, не молил...
Не старел...
Не старел.
Так и я – промолчу.
(Не смотри, отвернись!)
Не прося ничего,
всё отдам ни за что.
Всё, что есть, –
за дрожание лунных монист...
Вот и всё.
Вот и всё.

И, сквозь снов решето, –
в никуда.
Не держась...
Не сжимая ладонь...
Мой учитель.
Теперь на тебя я похож.
Так в кристаллы – сквозь трещины – входит радон.
Так уходит тепло между клетками кож...

Кто-то скажет потом: “Смертный грех не таков!
Нет, не рубят концы –
эту жизнь так любя!..”

Я сегодня отказываюсь от стихов,
чтобы завтра – отречься
– совсем –
от ТЕБЯ.


_________________________________
По мотивам: "Понять" Ирины Каменской