Развалясь у стойки с бокалом в руке, травлю ей байку: мы - крылатые стражи камня, детка, такая история и такое проклятие. А Джинни, дурочка, восхищается мной и байком, и мне говорит, поедем к реке в понедельник, а я отвечаю - навряд ли.
Одеваясь, я говорю ей, застывай в тоске, моя девочка Джинни, отмеряй ее по дорогам и дням, вот, сегодня - ты обнимала меня, а завтра нас уже нет, мои дни опадают, пятицентовиками звеня, мои женщины их хранят, и сухими глазами встречают рассвет.
Я так ей и сказал: заведи себе мужа, девочка Джинни, пусть он будет немолод и грузен, но послушен твоей руке. А я здесь пою блюзы и всегда ухожу налегке. И рюкзак поднял и ушел. Пара монет в кармане и старый бас за душой.
Здесь у вас по осени хорошо.
А она мне пишет, что считает все наши дни и часы, что их складывает в шкатулку, что играет в крикет, что заводит котов, что теряет рассудок. Что она была-то живой всего несколько суток. А еще она мне звонит. И слушает в трубке гудки. Это песня ее тоски.
А я ушел налегке.
Мне так нравилось быть собой, а она тогда вцепилась мне в руку, и терлась щекой от запястья и до плеча, я же ничего ей не обещал, прикрывая от всей округи.
Лишь коснулся крылом ее лба и щеки невзначай. А она не заметила. И я промолчал.
Мы крылатые стражи камня, мы без роду и племени, без тоски и без имени, и когда я тебя отвергну, помоги же мне, сохрани меня, прокляни меня, но
Отправляй мне письма, будто я живой, протяни ко мне руки, стань мне другом или врагом, любимой или вдовой, просто стань мне
Мной, просто не оставь меня...
Просто все, чем я когда-либо был – я был в твоей памяти.