***

Я вышел из комнаты так, как выходят из комы,
как утром порой из похмельного сна выхожу,
я в город пошел и увидел там много знакомых,
хотел им сказать, но не стал и уже не скажу.

Молчишь, наблюдаешь и куришь и будто бы легче,
и в мире себя ощущаешь почти, как в миру,
как будто бы времени вправило вывих предплечья
пространство – умелый, но очень жестокий хирург.

К тому же я верю с каким-то нелепым азартом,
когда отпадает, налившись, как гроздь моя грусть,
что ты где-то есть, что с тобою мы встретимся завтра,
что я прочитаю тебя для тебя наизусть.

А лето поет и на каждом окне накомарник
и вот как всегда мне становится муторно тут,
вот так вот наивно слезают с иглы наркоманы
и с первой же ломки за дозой к барыге бегут.

А будь я с тобой, мы б еще погуляли за руку,
поели бы сахарной ваты, сходили бы в парк и в кино,
ты знаешь, вот я прихожу и не верю сердечному стуку:
как будто живой, а стучит все равно не оно.

И снова привычно мешаются с истиной стены,
и вновь кислота этой смеси течет по усталым глазам
и боли привычной прозренье приходит на смену:
две рифмы оставит и тут же уходит назад.

Врагу не желаю, чтоб этим судьба оделяла,
строка за строкой замыкается смертная ось,
когда ты придешь, я укрою тебя одеялом,
большим и красивым, чтоб нам под ним крепче спалось.

И мы удивимся, проснувшись от легкой щекотки,
от росписи утра курсивом по нашим губам.
Поэтому я и не сыплю последней щепотки
на раны, что грифелем делаю на сердце сам.