С ума сходят так же легко, как с трамвайной подножки,
но истину эту откроют тебе лишь слова.
Я труп не врачую и взглядом не двигаю ложки
и все-таки явно безумна моя голова.
Я видимо даже и сдохну не с первого раза,
когда в ступе вечности рифмы я все истолку
и просто усну, надышавшись угарного газа
от лирики этой идущего вверх к потолку,
когда обрисую пунктиром шальные психозы
и словно китану, неведомый выплавлю слог,
тогда все стихи мои станут прекрасно бесхозны,
как жизнь, и любовь, и бессмертье, и дьявол, и бог.
Тогда и умру в сорок восемь часов пополудни
и смерть, как по вызову девку, любезно приму.
Ах, люди мои, вы хорошие, милые люди,
но эти мытарства, пожалуй, вам знать ни к чему.
Мой ангел-хранитель запил и, похоже, надолго,
мой демон-хранитель вообще испугался меня
и даже любимая мне уж не в пору футболка,
другие не тянут, а эта была, как броня.
Черту здесь подводим. Безумьем легко оправдаться.
Поэзией – сложно, а вместе и вовсе – нельзя,
но как хорошо, что такие нелепые стансы
вы все не поймете, мои дорогие друзья,
и вспомните только, что был имяреком при жизни
такой вот чудак, ну а кто «ч» заменит на «м»,
талантливый, впрочем, циничный и очень ершистый,
какой-то совсем не совсем насовсем. Ну какой-то совсем…