Затруднения провинциала, прибывшего в столицу:
ему кажется, что он один вот такой с камчатки,
а все вокруг – центровые, живущие здесь испокон веков.
Постепенно вглядываясь в мелькающие на улицах лица,
начинает он различать знакомые черты и повадки,
слышать крепкие выражения с aкцентом бывших своих земляков,
привыкает ловить в предутренней тьме электричку шестичасовую
и, не просыпаясь, пересаживаться с радиальной на кольцевую.
Скулы и профили его соседей по дому
разнообразны, как гербы шести десятков братских губерний,
кучкующихся и толкущихся вокруг метрополии.
Сослуживец его – то ли кунак, то ли просто знакомый
то ли бека, то ли абрека, заправляющего отсюда гордой, но бедной
республикой, живущей на гуманитарную помощь.
В полиции лимитчики, в парламенте охотнорядцы,
в Кремле уральцев с хрустом дожевывают ленинградцы.
Он поджар и цепок, он хочет к центру круга пробиться,
потеснить, помять счастливчиков в клёвых клифтах,
фраеров, которым повезло родиться в пределах МКАДа,
он усвоил радиально-кольцевую структуру столицы,
подобрал ключи к замкам, узнал, как работают кнопки лифтов,
научился говорить, как надо, и молчать, когда надо,
у него еще всё впереди, да и за спиною немало
а вокруг куда ни гляди – такие же хищные провинциалы.
По служебным ли личным делам он взмыл на большом самолёте,
чтоб проверить, стоит ли этот Париж той королевской обедни,
и откуда выходят дороги, ведущие в сказочный Рим.
Пролистав скучливо буклетик в глянцевом переплёте,
прожевав расфасованный фуд, просмотрев рекламные бредни,
он коснулся почвы Европы, камчатский простой пилигрим.
Ее камни слежались в хижины, замки, соборы,
горизонты ее подпирают нестрашные горы.
Вот он вышел наружу из всклокоченной ночи российской,
из просторной тюряги, сто раз измеренной общим аршином,
закурил Пэлл-Мэлл, подтянул штаны от Версаче,
и узрел сапог, пинающий в ласковом море булыжный мяч сицилийский,
легион лорелей, подносящих бундесбюргерам пиво в рейнской долине,
альбион, на зеленых лужайках шлифующий драйв и подачу,
нервных викингов, коптящих норвежских лососей и варящих шведскую сталь,
и двенадцать проспектов, лениво гуляющих в сторону Пляс Этуаль.
– Этот ваш диснейленд шебуршит в суете предпродажной.
Вон игрушечный поезд проныривает под игрушечным сен-готардом.
Вон народец прёт на настольный футбол – что ли Интер с Аяксом?
Этот ваш континентик заверните-ка мне в пакетик бумажный.
Где хозяин, где продавец – куда подевались, бастарды?
Я за всё не глядя плачу полновесным баксом.
Покупаю все десять заповедей вместе с законами естества.
Некуда отступать. Позади – Москва.