Ты сидел за столом весь белее бела,
Не касаясь губами вина.
С другом верным твоим, другом лучшим, пошла
Под венец молодая княжна.
И наутро покинул ты отчий порог,
Чтоб утешиться в землях чужих.
Север, юг, алый запад и ясный восток –
Целый мир пред тобою лежит.
Исходил сто дорог, в славе был и в бегах,
И, покой не найдя, как то раз
Ты забрёл в дикий край, где трава как шелка,
И озёра как синь её глаз.
И на землю упав, ты без слёз зарыдал,
Пальцы раня о бритвы осок…
Вдруг собою сама колыхнулась вода,
Орошая прибрежный песок.
Как шальной ты вскочил, не сводя с глади глаз,
Силясь волею сердце унять.
Что за диво – вдруг слышишь ты девичий глас:
«Полно, рыцарь! Не бойся меня!»
Будто сталью калёной пронзило тебя,
Лишь едва обернуться успел:
Белолика, с косою зеленой до пят,
Дева озера вышла к тебе.
«Полно, рыцарь. В прохладный предутренний час
Не грусти о неверной княжне.
Посмотри, как одежд моих гладок атлас,
Как к лицу украшения мне!
Как к лицу мне туманная зелень венка,
Что сплела я из водных цветов,
На запястьях сверкают росой жемчуга,
Лик мой ясный белее снегов.
Я тебя уведу в мой подводный чертог,
Навсегда у кручины забрав,
Станет ложем тебе тонкий зыбкий песок,
Одеялом – сплетение трав.
Тихой песнею вод я развею печаль,
Стану сердцу навеки люба…»
И рукой ледяною коснувшись плеча,
Прикоснулась губами к губам.
Но скользнул поцелуй обжигающим льдом,
Наваждение схлынуло с глаз,
«Сгинь, нечистая!» - вскрикнул ты, светлым крестом
Осенив себя трижды тотчас.
Вмиг виденье обрушилось наземь волной,
От чела и до ног оросив,
И, промокший, туда, где чернел лес стеной,
Устремился ты, что было сил.
С той поры, говорят, пролетело сто лет…
А про рыцаря слухи твердят:
В тот же вечер монашества дал он обет,
Утешенье в молитвах найдя.
Он обиду простил и душою воскрес,
И от мира уйдя, в тишине,
До кончины своей он просил у небес
Счастья другу и милой княжне.