Над кладбищем белесый небосвод,
В прозрачном зное солнечно и тихо.
Висит на паутине паучиха,
Собачка роет землю у ворот.
На жестяных табличках номера,
Могилы в строгом правильном порядке,
И землекопы, трезвые с утра,
В весёлый цвет покрасили оградки.
Бреду рассеянно, невесть куда,
Без дум скользя по строчкам эпитафий.
Беда чужая – вроде не беда,
И как бы живы лица с фотографий.
И вдруг... сквозь зной, полуденную лень,
Сквозь вязкость праздного полусознанья,
Сквозь ослеплённый сушью летний день,
Сквозь все слои и грани мирозданья
Ударил КРИК, пронзительней клинка
Из тьмы зрачков надгробного овала.
И замерли на небе облака,
И вся земля ответно застонала...
Бред! Мистика! Ведь только пыль в гробах,
А бытие души невероятно,
Но этот крик дрожал в его глазах
Безумною мольбой: «ХОЧУ ОБРАТНО!
Пусти, земля, утроба всех утроб,
Разверзнись, расступись хоть на мгновенье.
Я разобью полуистлевший гроб,
Я снова повторю своё рожденье.
Я не могу без солнечного дня,
Без этих облаков, без этих клёнов.
Земля, раскройся! Отпусти меня!»
Я вздрогнул, как внезапно пробуждённый,
И, дико озираясь, побежал –
Туда, где нет могил, где жизнь в расцвете,
И с каждого креста мертвец визжал,
Кривясь и извиваясь на портрете.
Я мчался прочь до колотья в боку,
Но с той поры и до скончанья века
По взгляду фотографии могу,
Мёртв или жив, сказать про человека.
У тех, над кем могильная плита,
В глазах мучительная немота.