И то, что ты мне не звонишь
по-своему, хороший признак.
Нет, даже так: всё это лишь
изгиб ночной портьеры, призрак.
Признаюсь, поначалу мне
твоё преподносилось странным
не появление извне,
но я смирился с ним, как с данным.
В диапазоне пустоты,
где звук протяжнее и уже
отсутствуешь не только ты,
но всё, застывшее снаружи.
Я — с голой пяткой Ахиллес;
Самсон, подстриженный под бобрик, —
а за портьерой страх, и лес,
и глаз луны — недобрый, кобрий.
И тьма, едва касаясь крыш,
свисает с крутизны карнизной.
Я не боюсь: всё это лишь
изгиб ночной портьеры, призрак.