. . .
Мать – скряга, даже не чуток.
Быть бережливой – уж такая
В ней меркантильность с юных лет…
Её рачИтельности след
Искала Оленька нагая
В каморке Насти, полагая,
Что барских платьев давних лет
НимАло дарит мать прислуге,
Чтоб их донашивали слуги.
И вот находка – лучше нет!
(Прям хоть садись в кабриолет
И отправляйся на досуге
Искать насмешек в высший свет.)
Хотя предстанет не в дерюге
Она пред Вовой тет-а-тет,
Но вещь не вещь уж двадцать лет –
ЗрЯ бережёт её служанка.
Такую дрянь марать не жалко.
И целомУдренно, вполне,
Она предстанет, как весталка,
Пред ним, и крОвь «проступит» ярко,
«Пролита» по его вине.
Пусть Ленский слЁзы льёт по ней,
Коль любит Олю, хоть отчасти…
Девица, не дождавшись Насти
И раскрасневшись, как бурак,
СамА оделась кое-как,
Измазав платье, как ей надо,
В кровь, не задев спины и зада.
Жаль, пистолЕта нет в руках:
Остался в спальне – вот досада!
А сколько по пути раз кряду
На платье бросится, как бык
На красный цвет, люд встречный рьяно?!
Да, завелА её в тупик
Поспешность с этой мнимой раной.
Привычно ль барышню мирянам
Вдруг окровАвленной узреть?
Внезапно в доме вЫстрел грянул,
Заставив Ольгу обмереть.
Намереньем – стреляться впредь –
Уж не забИть ей мозг свой втуне –
Со страху можно помереть!
Так что ж случилось накануне?
Век славой рОд мужской гремел –
Теперь и жЕнский род стал смел,
Хотя и распускает нюни…
Кто, как ни Оленька, посмел
Так блефовать?! РезОн шалунье
Влезть меж живых и мёртвых тел…
Добраться до алькова лгуньи
Едва хватило сИл бегунье –
Татьяне, бледной, словно мел.
Язык со страху онемел,
А в голове не мозг – подкова!
С запасом силы пустяковым
Гоняет сердце кровь с трудом,
Но нужно обежать весь дом
И отыскать сестрИцу в нём.
ПобЕгай с горлом пересохшим!
Но видеть Ольгу невтерпёж.
И жутко оказаться, всё ж,
Пред существом, уже усопшим!
Когда кричим, зря только ропщем –
Проймёт ли Бога наш скулёж?!
Увидев залитую сплошь
Холодным потом Таню, в общем,
В стыдЕ сгорела б ни за грош
Настасья – черти её носят! –
Как говорил дворецкий Осип.
. . .
С разбитым носом сам гундосит –
Зарезал Петька без ножа!
Об Ольге стонет госпожа:
Смерть, может, только лишь заносит
Над нею длань, косой кружа?
Скорей же в спальню! Дверь круша,
В альков к сестрЕ Татьяна рвётся:
А вдруг жива и отзовётся?!
Но двери, сколько не круши –
Те открываются наружу,
О чём, семнадцать лет прожив,
Легко забыть. (В горячке, друже,
Бывают промахи и хуже.)
Альков открыт – там ни души.
Дом, пребывая вновь в тиши,
Внял стуку сердца госпожи
И подольстИлся неуклюже:
В любые двери, мол, впущу
И что угодно разыщу.
Вон, видишь ли? – в кровавой луже,
Загадкой для умОв досужих,
Остался Оленькин платок.
Но до сих пор взведён курок,
Притом, что речь-то не о ружьях –
О пистолЕте у окна…
Ничем не пАхнет ни хрена!
Не пахнет порохом снаружи,
Не пахнет порохом внутри…
Но глУбже, барышня, смотри!
(Интригу б явно обнаружил
Тот, кто по службе сам в адУ жил.
Своей затеей Сатана
Увлёк сестру!) Тебе дана
Возможность скрыться с пистолетом,
Разоружив сестрУ при этом…
Что тОлку в сумраке блудить?!
Что свЕтом, сквозь стекло продетым,
При тучах можно осветить,
Чтоб в доме к цЕли приходить?
Что спрЯтал дом во мраке этом?
А сколько дЕв вобьёт дублетом
В гроб одноствольный пистолет?
Иль в душах лишь оставит след?
Девичья спальня с пистолетом,
Платок, сроднившийся с паркетом,
Кровь делят на одних правах…
Татьяна напряглась в дверях,
Боясь застать Смерть за обедом…
Что ж ей открОется при этом?
Страх темноты – наш древний враг
Среди заклятых и извечных.
Но стоило поднять подсвечник,
Как укрыватель серый мрак
К окну попятился, как рак…
. . .
Дух Тани в поисках неистов.
Коль вникнуть в Петькино витийство,
То правда Есть в его словах.
Что у неё сейчас в руках?
Орудие самоубийства?!
Но запах пороха… не быстро ль
Исчез из спальни? Только как?
А в самом деле, был ли выстрел?
Татьяна смотрит на пол… Ах! –
А это что за мельтешение?!
К чему тут самоутешение,
Когда до боли уж в висках,
До раздвоения в глазах
Пол – в окровавленных платках?!
Татьяна в столбняке надолго:
Да что ж тут сотворИла Ольга?!
Не лили кровь, в честь передряг,
Ни разу нА пол тут, поскольку
Нет среди Лариных нерях.
Но не ко времени упрёки!
Похолодели даже щёки
У Тани, зябнущей в дверях.
Ей в полуобморочном шоке
Легко ли в слабнущих руках
Держать, когда уж дело швах,
Знакомый с детства ствОл зловещий
И окровавленный платок?!
Воды испить бы, хоть глоток!
Мертвят Татьяну эти вещи.
Она взяла их, но, как клещи,
ЗагАдки в пальцы ей впились,
И смотрят в щель из-за кулис
Немые тайны, хуже крыс.
Себе внушить, что всё в порядке:
Мол, с ней играет Оля в прятки?
Быть может, юркнула в подклеть?
А мысли, словно в лихорадке,
Скакать настроены и впредь…
Не думать о плохОм! Не сметь!
Досрочно с жизнью смерть не путай!
Ведь нет же тЕла – атрибута
Такой трагедии, как смерть.
Чу! Голос Ленского, как будто
Ушла безмОлвия запруда…
А в нём – тревога, в нём – надрыв…
Разжались пальцы на мгновенье,
И пистолет пошёл в отрыв…
Бах! Выстрел – следствие паденья –
Был оглушителен, как взрыв!..