Он уходил, остриженный под ноль,
В жующее нутро военкомата.
Гитара вслед кричала верхним «соль»,
Смеялись полупьяные ребята.
Лишь мать-земля, взмахнув рукой ветлы,
Визгливо так, по-бабьи, разрыдалась.
Дремали грустно пьяные столы,
Собачья жизнь на привязи металась.
И тепловоз рванул в вечерний смог,
Топча стальное ложе квадратурой.
А он смотрел, он не смотреть не мог,
На спящий город обречено-хмурый.
Там на перроне, в тающей дали,
Слезу глотая, будто не заметят,
Стояла мать на краешке земли,
Одна, как перст, на целом белом свете.