0БРАТНЫЕ ТЕРМИНЫ, ИНВЕРСИЯ, ПАРОДИЯ
(180 строк)
Итак, абстрактно-алфавитный человек умеет выражать истину посредством антиномии. Однако иногда ему кажется, будто дальше идти некуда, будто антиномия — это тупик: "Задача мысли здесь в том, чтобы именно ОБНАЖИТЬ антиномию, упереться в ее тупик и принять подвигом смирения разума ее сверхразумность: это и будет здесь высшим деянием его разумения" (Булгаков С.Н. Свет невечерний. М., 1994. С.172). Конечно, утверждение сверхразумности антиномии – это шаг вперед, если сравнить с тем же Гегелем, сочинившим нечто уничижительное: "Эта антиномия, как и всякая антиномия, покоится на формальном мышлении, которое фиксирует и утверждает оба момента идеи порознь, каждый сам по себе, и, следовательно, не соответственно идее и в его неистинности" (Гегель. Сочинения. Т. У11. С. 82).
"Антиномический тупик", как полагают, возникает в силу греховности рассудка: "По греховной природе своей, рассудок имеет закал антиномический, ибо рассудок дву-законен, дву-центрен, дву-осен" (Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины. М., 1990. Т.1 /1/. С.484).
Вывод: никакого "разрешения" антиномии в этом нашем грешном мире быть не может. Ее надо принять как факт — и только. Несомненно, это логический тупик русской религиозной философии серебряного века, ее поражение, потому что св. отцы Церкви еще более тысячи лет назад знали, как разрешается антиномия: "У Христа две воли, два разума, два образа действия, но они всегда соединены в одном Лице. /.../ Мы не можем ни догадываться, ни вообразить (и в этом также смысл четырех отрицаний Халкидонской формулы), "как" Божество и человечество существовали в одной и той же Личности" (Лосский Вл. Догматическое богословие//Мистическое богословие. Киев, 1991. С.319). В переводе с абстрактно-алфавитного языка на научно-символический (а такой перевод возможен — точно так же, как перевод с абстрактно-алфавитного на конкретно-иероглифический) эта формула выглядит так:
Христос — Бог/человек — Личность.
Антиномия "Господь Иисус Христос есть Бог, Христос есть не Бог (человек)" снимает себя в соотношении "Бог/человек", которое идеализовано в Личности. "Халкидонские отцы исповедали соединение двух естеств во "едином лице и единой ипостаси", и у них понятие "лица" через прямое отождествление с понятием "ипостаси" совершенно освободилось от той неопределенности, какая была свойственна ему в тогдашнем и особенно в "восточном" словоупотреблении" (Флоровский Г.В. Восточные отцы У – У111 веков. 2-е изд. М.,1992. С.92). "Со-единение, настаивает Леонтий, предполагает соблюдение двойства, - со-единиться могут только два, а если исчезнут соединяемые, прекратится само со-единение. (…) В соединении Христос един, - едина ипостась, или лице, или индивид, или субъект. Это единство лица или субъекта и означается именем Христа. Это – имя ипостаси, как бы личное имя, "имя личности"… (там же. С.125).
Впрочем, смиренное принятие антиномичной формулировки истины говорит скорее "ЗА" русских православных философов "серебряного века", чем против них: они просто не смогли подняться до троического умозаключения — и остановились. В Западной Европе антиномии "разрешались" вовсе без всякого смирения: "Для протестантской мысли ... одна из распавшихся противоположных сторон непременно ложна, и ложно их объединение. Только одна из таких противоположностей может быть истинной, она-то и должна быть утверждаема в качестве безусловной реальности, не терпящей наряду с собою другой, которая подлежит отрицанию, а в самых радикальных вариантах — прямо уничтожению, так как и в самой себе она признается ничтожной" (Лазарев В.В. Становление философского сознания Нового времени. М., 1987. С.86).
Этот способ мышления лёг в основу европейских "религиозных" войн: противоположность должна быть уничтожена...
Другой вариант псевдо-разрешения антиномии — инверсия ее предикатов, "рокировка" числителя и знаменателя. Но про это — чуть дальше. Пока же просто примем к сведению "православный" способ разрешения антиномии, когда результатом соотнесения предикатов становится, во-первых, понятие, а во-вторых, — возникшее вместе с ним троичное умозаключение, в котором понятиями стали также репрезентант А-ряда и соотношение терминов.
Математика различает обратные и противоположные величины. В логике противоположными мы будем называть ПОНЯТИЯ (элементы умозаключений), а обратными — соотносящиеся термины-предикаты антиномии (с возникновением умозаключения это соотношение само становится ПОНЯТИЕМ, средним элементом умозаключения). ПРИМЕР: если "путь есть пространство, путь есть не-пространство (время)", то соотносящиеся предикаты "пространство" и "время" — это и есть ОБРАТНЫЕ ТЕРМИНЫ: пространство = 1/время, время = 1/пространство.
В начале нашей работы, дабы не усложнять изложение некоторыми преждевременными подробностями, мы иногда принимали "за основу", что слова "противоположный" и "обратный" — синонимы. В общем-то, исторически так и получается — синонимы со временем обособляются, иногда даже приобретая противоположный смысл. Когда-то синонимами были "усия" и "ипостась". Для Гегеля и некоторых его последователей синонимами были понятия "противоречие" и "антиномия", но уже в начале XX столетия их стали различать: "Противоположность между НЕ и ДА есть не диалектическая, но антиномическая: над бездной нет здесь никакого моста. Напротив, меональное НИЧТО-НЕЧТО не таит никакой антиномии... Антиномия здесь подменяется диалектическим противоречием... Ничто здесь есть некая божественная ... первоматерия, в которой и из которой закономерно и диалектически возникает ВСЕ, и божество, и мир, и человек" (Булгаков С.Н. Свет невечерний. С.131).
В скобках надо сразу же признаться, что о. Сергия Булгакова (как и о. Павла Флоренского) мы иногда цитируем вовсе не потому, что разделяем их пристрастие к "софиологии" ("софианству"). У них ведь были и великолепные логические прозрения.
Обратные предикаты можно обнаружить в православном Символе веры. Как мы знаем, мир сотворен Богом двойственным: "Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым". Бог сотворил вселенную, т. е. НЕБО (мир, не видимый телесными очами, духовный) и ЗЕМЛЮ (мир видимый, чувственный). Это космос, т.е. красота и порядок:
бесконечность•нуль — небо/земля = космос.
Однако противник Бога, сатана, сам не обладающий творческими способностями, все время пытается испортить творение, превратить космос в хаос, подвергая инверсии соотношение "небо/земля":
нуль•бесконечность — земля/небо = хаос.
Инверсию терминов можно видеть даже и в историческом процессе. Так, средневековое фундаментальное соотношение "дух и душа/тело", где дух и душа — в числителе, в эпоху возрождения сатанизма (Ренессанс) подверглось инверсии, так что в числителе, на главной позиции оказалось ТЕЛО со всеми своими претензиями: "Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное" (К галатам 5: 19-21).
Важно подчеркнуть, что в христианском православном богословии "тело" и "зло" не отождествляются. Зло — в извращении божественных соотношений, когда тело забывает свое место и вылезает в числитель. Так и человек в Западной Европе уже чуть ли ни целое тысячелетие пытается воссесть на престоле Божием (повторим Лосева: "Но признавать Бога и в то же время стремиться занять его место — это значит проповедовать сатанизм").
Бог НЕ СОТВОРИЛ ЗЛА. Существуют "добрые" соотношения терминов, установленные Богом (если говорить на языке логики), и существуют "злые" СООТНОШЕНИЯ тех же самых божественных терминов, подвергшихся сатанинской ИНВЕРСИИ.
Зло не существует в качестве некой злой сущности, как свидетельствует святоотеческая традиция. Даже и бесы — это падшие АНГЕЛЫ. Зло — это извращение добра, болезнь, ведущая человека к погибели. Вот главные соображения св. отцов и учителей Церкви в изложении Макария, архиепископа Харьковского: "Зло не есть какая-либо сущность, имеющая действительное бытие, подобно другим существам, созданным Богом, а есть только уклонение существ от естественного своего состояния, в котором поставил их Творец, в состояние противоположное" (Макарий, архиепископ Харьковский. Православно-догматическое богословие. С.-Петербург, 1868. Т.1. С.374).
"Зло" не есть самостоятельный термин или понятие. Злым, лживым, пародийным становится СООТНОШЕНИЕ терминов после инверсии. Именно поэтому нельзя построить такую антиномию: Бог есть добро, Бог есть зло.
Возвращаясь к соотношению "тело/дух-душа", заметим, что это — изнанка структуры "дух-душа/тело", пародия: "Пародирование — это, создание РАЗВЕНЧИВАЮЩЕГО ДВОЙНИКА, это тот же "мир наизнанку". /.../ Античность, в сущности, пародировала все: сатирова драма, например, была первоначально пародийным смеховым аспектом предшествующей ей трагической трилогии. Пародия не была здесь, конечно, голым отрицанием пародируемого. Все имеет свою пародию, то есть свой смеховой аспект, ибо все возрождается и обновляется через СМЕРТЬ" (Бахтин М.. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С.147).
Здесь важно уподобление пародии и смерти. Только вот пародия — не лучший вариант посмертного существования. Впрочем, как и "до-смертного": "Я могу либо осуществить в себе тот образ Божий, который составляет замысел Божий обо мне, либо явить во всем моем существе и облике определенное отрицание именно ЭТОГО образа, ЭТОЙ идеи. Но, каков бы ни был мой выбор — положительный или отрицательный, мой образ действий и вся моя жизнь неизбежно окрашены той божественной идеей, которую я утверждаю или отрицаю. Я во всяком случае связан ею. Я могу осуществить в себе либо этот замысел Божий обо мне, либо кощунственную на него ПАРОДИЮ или карикатуру (т.е. квалифицированное ИМ ЖЕ отрицание). Но от моей свободы не зависит переменить этот замысел, самочинно выбрать и осуществить в моей жизни какую-либо иную идею. Создать самостоятельно без Бога какое-либо СОДЕРЖАНИЕ моей жизни я не в состоянии. Я могу только утверждать или отрицать то содержание, которое суждено мне в предвечном решении..." (Трубецкой Е.Н. Избранное. М., 1997. С.140).
Пародия — это призрак, внешность без сути. Шут, изображающий короля. Бог предлагает каждому из нас королевский сан, но мы чаще всего свободно избираем должность шута-лицедея. Отдаем себя в услужение обезьяне Бога.
Как видим, инверсию терминов, когда возникает пародия, можно сравнить с погружением в воды смерти. Духовная жизнь средневековой Европы претерпела инверсию (разрыв с Православием, Ренессанс, Реформация, безбожное Просвещение). КУЛЬТУРА стала ЦИВИЛИЗАЦИЕЙ: "Переоценка всех ценностей — таков внутренний характер ВСЯКОЙ цивилизации. Она начинает с того, что переделывает все формы предшествовавшей культуры, иначе понимает их, иначе ими пользуется. Она ничего не создает, она только перетолковывает (выворачивает культуру наизнанку. — Б.П.). В этом — негативная сторона всех эпох подобного рода" (Шпенглер 0. Закат Европы. Новосибирск, 1993. С.460).
"Культура и цивилизация — это живое тело души и ее мумия" (там же. С.461). Западная средневековая культура, умерши, стала мертвой торгово-промышленной "маммонской" цивилизацией, провозгласившей, утвердившей культ внешности, культ тела, кишечно-желудочного тракта, гениталий: "Для этого решительного поворота к внешней жизни, которая теперь только одна и существует, к биологическому факту, которому судьба рисуется только в форме объективных фактов и причинных отношений, нет ничего показательнее, чем этический пафос, с которым прибегают к философии ПИЩЕВАРЕНИЯ, ПИТАНИЯ, ГИГИЕНЫ (прописные буквы наши. — Б.П.). Вопросы алкоголизма и вегетарианства дебатируются с религиозной серьезностью; очевидно, в этом самая важная сторона проблемы, до которой может возвыситься "новый человек". Такова лягушачья перспектива этих поколений" (там же. С.477).
В эту мертвую цивилизацию, в эти воды смерти сегодня погружается Россия. Однако убить ее невозможно — до тех пор, пока есть на земле Русская Православная Церковь, живая душа России. То есть мы с вами — пока не изменяем Православию.
Самое смешное заключается в том, что мертвая смеховая пародийная цивилизация настаивает на бесконечном своем существовании, отрицает Апокалипсис (очевидно, надеясь себя клонировать): "Карнавальное мироощущение ... не знает точки, враждебно всякому окончательному концу: всякий конец здесь только новое начало... Ничего окончательного в мире еще не произошло, последнее слово мира и о мире еще не сказано, мир открыт и свободен, еще все впереди и ВСЕГДА будет впереди" (Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. С.193).
Вот такой оптимизм. Карнавальное мироощущение не видит Страшного Суда, не для него писан Апокалипсис. Всегда смех, смех, смех... Смерть, смерть, смерть...
"Смерть и смех идут в мифе рядом как однозначные образы – смех-гибрис, дикий, кровавый смех… В мифе гибрис и есть смех смерти. …Образное выражение смерти, гибрис принимает в трагедии различные формы. Все действующие лица – гибристы, все оскорбители и нарушители божественных установлений. (Гибрис - ) …своеобразный греческий термин, означающий всякое "нарушение" и поругание божественных законов…" (О.М.Фрейденберг. Миф и литература древности. М., 1978. С.321).
Литургия давно ушла из сердца человеческой жизни, а ее место занял веселый пир, буйная пьянка — причащение плоти мира сего."В атмосфере праздников и рекреаций и создавалась грандиозная пародийно-травестирующая литература средних веков. Не было такого жанра, такого текста, такой молитвы, такого изречения, которые не получили бы пародийного эквивалента. До нас дошли пародийные литургии — литургия пьяниц, литургия игроков, денежная литургия (и "черная месса", когда в алтаре возлежит голая девка. — Б.П.). До нас дошли многочисленные пародийные евангельские чтения, ... содержащие иногда весьма непристойные рассказы. До нас дошло громадное количество пародийных молитв и гимнов. ... Былая сложная и многостепенная иерархия слов, форм, образов, стилей, проникавшая всю систему официального языка и языкового сознания, была сметена языковыми переворотами эпохи Возрождения. Европейские ЛИТЕРАТУРНЫЕ языки — французский, немецкий, английский — были созданы в процессе разрушения этой иерархии, причем смеховые и травестирующие жанры позднего средневековья и Возрождения — новеллы, масленичные игры, соти, фарсы и, наконец, романы — формировали эти языки. Французский литературно-прозаический язык был создан Кальвином и Рабле, но и язык Кальвина, язык средних слоев населения ("лавочников и ремесленников"), был намеренным и сознательным снижением, почти травестией священного языка Библии. ... Эти языки почти не знали и не знают священных слов, и сами они в известной мере РОДИЛИСЬ ИЗ ПАРОДИИ НА СВЯЩЕННОЕ СЛОВО" (Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975. С.437,435).
Вдумайтесь: "Эти языки почти не знали и не знают священных слов", "они родились из пародии на священное слово". А вы говорите: Европа, священные камни... Только камни и остались. Европейская культура уселась на помело и полетела на Брокен, где и стала цивилизацией. Полюбуйтесь теперь на шизофрению постмодерна.
Но если пародийные соотношения, возникшие после инверсии оригинала, выглядят так мелочно и гадко, то нельзя ли обойтись без инверсии? Нельзя ли обойти этот соблазн? Новый Завет отвечает совершенно определенно: нельзя. "Сказал также Иисус ученикам Своим: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, чрез кого они приходят" (От Луки 17,1). Соблазнам не придти — невозможно. Их главный инициатор, естественно, — персонаж с рогами и копытами (обезьяна Бога, мастер пародии, кривляка, актер, лжец, провокатор, разрушитель). Однако Бог милостив — и даже результаты трудов искусителя Он обращает к нашему благу. Даже и крестная смерть Христа стала залогом нашего спасения, потому что Христос воскрес — и даровал воскресение всем православным, исполняющим Его заповеди. В том числе заповедь о необходимости крещения, покаяния и причащения плоти и крови Христа.
В любом случае, конечно, необходимо сохранять трезвость, реально (и покаянно) оценивая свою падшую натуру и тот мир, в котором мы живем: ""Дух" и "буква" истории совсем не тождественны, а часто даже встают, как кажется, во внешнее противоречие друг с другом. Священная история определяет земную историю, но последняя началась, собственно говоря, с грехопадения, и грех, даже после того, как Спаситель на Кресте попрал смерть, имеет мощную инерцию и оказывает сильнейшее сопротивление Промыслу Божьему. Это можно наблюдать как в жизни отдельного человека, так и в жизни целых народов. Перефразируя известные слова Апостола Павла (Рим. 5, 20), дерзнем сказать, что там, где преизобилует благодать, усиливается натиск греха на благодать. Поэтому земная история, рассматриваемая с точки зрения священной истории, представляется как постоянная "духовная брань"" (Сидоров А.И. Преподобный Максим Исповедник: эпоха, жизнь, творчество//Творения преподобного Максима Исповедника. М., 1993. Кн.1. С. 8-9).
ИНВЕРСИЮ, по-видимому, необходимо понимать как один из моментов ПРОТИВЛЕНИЯ воле Божией. Бог создает Свои соотношения, Свои структуры (на языке логики — Свои умозаключения), а Его немощный противник, лжец и клеветник выворачивает их наизнанку. Ничего собственного он создать не способен, он может лишь подвергнуть инверсии божественное соотношение, так что рядом с оригиналом возникает его изнанка, пародия. Все термины, входящие в соотношения — Божии, от сатаны лишь инверсия, которая (как момент противления) становится причиной так называемого исторического развития, когда возникают все новые и новые изнаночные умозаключения. (Конечно, здесь, как всегда, надобно помнить, что истина посредством алфавитного письма выражается антиномически: инверсия – от сатаны, инверсия – не от сатаны.)
Впрочем, сфера выражения, овнешнения ("буквы", противостоящей духу), которая возникает в результате инверсии, не может навсегда поработить человека, потому что с Божьей помощью на смену изнаночному умозаключению каждый раз приходит обновленный божественный оригинал (Его образ и подобие). Так, если диавол в алфавитном письме "опускает" антиномичное абстрагирование до формальной логики, то Бог воскрешает конкретизацию, обогащенную абстрагированием, так что возникает христианская НАУКА: богословский метод, богослужебная система и аскетика — в неразрывном единстве, неслиян-ном и нераздельном, как познание и жизнь во Христе.
(продолжение http://stihi.ru/2010/02/09/6813 )