Белое утро до темноты, белые сгустки хромого дыма. Девочка тихо с собой на ты, под одеялом ее полмира, пол-растворилось в ее слезах, едких и давящих словно камень. А над Москвою нависший март, небо измазавший сапогами, март-пересмешник, март-какаду, март, раскидавший сугробы-горы. Девочка босо идет ко дну, ищет голгофу по коридору, ищет, находит ее в конце, в крошечной нише перед балконом, и, не меняясь почти в лице, лбом разливается по бетону, перегибается пополам и застывает кусочком глины. "Мамочка, мамочка, мама, мам..." - крик замирает в решетках синих. Ей ничего, никого, нигде, ей никогда бы вот это завтра. Белое утро висит в воде, каплями падает в грязный сахар, так начинается новый день, с крыш улетают сосулек гроздья. Девочка знает, что делать ей. У нее есть молоток и гвозди. Ноги дрожат в ритме танца блюз, руки себе не находят места. Девочка шепчет: "Я искуплю. Я за себя, за тебя...нас вместе..."
Первый и самый горящий. Стук. Черный зрачок заорал бесслезно. Девочка воет в костяшки рук, но забивает другие гвозди, и молоток на полу лежит, под окровавленною голгофой. Девочка шепчет: "Я еще жив" и задыхается красным вдохом, правой свободной рукою всплеск и белизной повисает пальцев. Чувство, как будто теряешь вес, главное - помнить про улыбаться...
Больше не будет ломаться лед, не завопят дурно глотки улиц. Девочку скоро совсем найдет пара испуганных первокурсниц, будет милиция и ноль три, кто-то звонит девочкиной маме. Девочка смотрит в глаза свои, странного цвета и как в тумане. Пальцем макает в блестящий мрак - палец блестит как покрытый лаком - и пишет острый больной зигзаг и еще пять непонятных знаков. Кто-то уносит, но не ее - шкурку, кожурку, комочек теста...
Девочка шепчет: ну вот и все. Я за себя, за тебя..нас вместе.