У нее сейчас одна цель - отрастить себе длинные-длинные ленты лап и завернуться в них: кокон, который не вылечит эскулап.
У нее тут одна еда - жидколицый чай, красно-бежевый, желто-зеленый, черный. У нее сейчас один мозг да и тот никчемный.
У нее тут сейчас однодомность, случайные даты, стихи младенца, орущие зевы комнат. Осени? Есени? Да не помнит. Совсем ничего не помнит.
У нее набоковы-сэлинджеры смешались в кровавый сгусток, в эдакий тромб, терзающийся под кожей. Ей так ктябырьски. Ей так пусто. Ей на себя непохоже.
Она то шагнет по ковру, то затеряется в стульях-соснах, то вдруг одевает туфли, меняет на сапоги. Ей стать бы - раз - взрослой. Ребенку не убежать дальше своей ноги.
Она начинает орать слогом где и заканчивает на ет, она этим та-та-та-та закусит чекушку лета да литры лет.
Она выбегает в поля, с пустыми глазами, с прозрачными пальцами, хрустит в кулаках камышное и ковыль.
Она не умеет лгать и не знает разницы, когда у нее ктябырь.