Мальчишка юный спрашивал у старца:
«Зачем так много на земле людей?
Зачем их сотни, почему не двадцать?
К чему так много шума из смертей?
И почему все в мире умирает?
И можно ль бесконечно быть,
Дарить улыбки, весело играя,
И мармелад с мороженым любить?
И почему для взрослых все так сложно,
Что они вечно ноют и кряхтят?
Ведь в дружбе жить с другими так возможно,
Только принять простое не хотят».
И старец отвечал неспешно внуку:
«Чем ты взрослей, чем больше тебе лет,
Тем глубже узнаешь науку
Ты жизни этой, больше не секрет
Тебе как в детстве тайны мирозданья,
Ты ход планет умеешь объяснить,
Ты познаешь великие создания
И ты умеешь молодость ценить.
Ты каждую минуту ожидаешь,
Когда она тихонечко пройдет,
А что же дальше, этого не знаешь,
Лишь знает вечность, но она не в счет».
«Но я хочу быть взрослым и так важно
Вышагивать по улицам толпы
И драться на дуэли так отважно,
Чтоб все ко мне просили лишь на “Вы”».
«К чему спешить?! Подольше постарайся
Ты детскую небрежность сохранить,
Пока, мой мальчик, просто не стесняйся
Себе и близким правду говорить.
Счастливый сын талантливого мужа
И славной женщины как раз ему под стать,
Имеешь кров ты в холода и стужу,
Отца и деда, любящую мать.
Ты постарайся вырасти достойным
Того, что дал господь тебе с лихвой,
Внутри несдержанным, но на лицо спокойным
С открытою и чуткою душой.
Направь все свои силы на создание,
От разрушения милости не жди,
И будь готов в час острого страданья
Стоять как прежде на своем пути.
Ты спрашивай совета у старейших,
Потом решенье сам ты принимай,
Не следуй слепо опыту сильнейших,
Ты жизнь самостоятельно познай.
Коль начал бой, так просто не сдавайся,
Закрой перед соблазнами глаза,
Себе во всем ты смело признавайся,
Что ждет тебя, куда ведет звезда.»
И мальчик рос бесстрашно, безмятежно,
Давно забыв премудрые слова,
И час пришел, в науку страсти нежной
Была опущена младая голова.
Он был совсем обыкновенным парнем,
Давно забросил книгу и тетрадь
И об ученьях, не вполне бездарных
Старался очень редко вспоминать.
Он начал любоваться красотою
Девичьего веселого лица,
Их покорить пытался добротою,
Что унаследовал в награду от отца.
Он их боготворил и не решался
К предмету обожанья подойти,
Пред ними мямлил, нервно улыбался,
Но взгляд влюбленный трудно отвести.
И вскоре он попробовал сомненья,
И оказалось горькое вино,
И все последующее к дамам отношение
В тот самый миг было предрешено.
Он вновь у деда спрашивал ответы,
Сам не желая истину познать.
Он, как и прежде у других советы
Предпочитал насильно вырывать.
«Зачем они так призрачно прекрасны,
Не подпускают близко до себя?
Они невинны, дьявольски опасны,
Они нас водят за нос, не любя.
И почему твердят в глаза про чувства,
При этом зная цену красоте,
И сеть интриг смогли сплести искусно,
Нас утопив в порочной наготе.
Зачем мужчин бездушно ненавидя,
За золото готовы все продать,
И жало ревности в глазах увидят,
В нас до упора могут в миг вогнать».
«Порою так, продать готовы тело,
Чтобы в душе мечтанья сохранить,
Перенести все муки могут смело,
Чтобы лучами сердце озарить.
И каждая хранит в себе загадку,
Порой наивный, маленький секрет,
Его лелеет, смотрит лишь украдкой,
Но всем из вне туда дороги нет.
Возможно, это манит так тоскливо,
За это все готовы передать,
Но жить без них так в мире сиротливо,
Когда нам некому себя отдать.
Ты научись ценить богатство духа,
Ведь быстротечна, вязка красота,
Не по лицу ты выбирай подругу,
Ты обращай вниманье на слова.
Любая страсть когда-то остывает,
Что остается? Нежность и почет.
Когда тебя подруга уважает
И в унисон с тобою строки льет».
Но не послушал мудрости он деда,
Он сам себе дорогу выбирал,
Он жил своею жизнью и завета
Слова через себя не пропускал.
Он встретил много женщин, но ни скольких
К душе на метр он не допустил,
И в них копаясь, след пороков многих
Так радостно, так часто находил.
Он их бросал, смеялся над слезами,
Он уходил, сжигая все мосты,
Имел он сто друзей, но временами,
Завидовал им и ломал кресты.
Он находил, что несравненно большим
И лучшим обладает, чем они,
Он был в Перу, Италии и Польше,
Везде, где зажигают фонари.
Он много знал и многое изведал,
Хотя себя ущербным ощущал,
И от того он многих из них предал,
И от того он дружбу презирал.
«Друзья нужны, коль в них нет смысла?
Какую пользу могут принести?
Просить лишь могут жалобно и кисло
Побольше денег им преподнести.
Они заискивают, взгляд проникновенно
Тебе бросают, жалости полны,
Но в спину нож готовы, несомненно
Тебе вонзить, читая похвалы.
Ничем не отличаются от прочих,
Все люди мелочны и не честны,
А мир – это скопленье одиночек,
Как плесень все, друг другу лишь вредны».
Пытался его старец образумить
И взгляд направить на смиренный путь,-
«Мой милый мальчик, ты еще не умер,
Осталось в тебе сердца хоть чуть-чуть…?
Я столько жил и столько много видел,
Встречал любовь и гнев я на пути,
Я многих проклинал и ненавидел
И к цели шел, что манит впереди.
Плечом к плечу стоял со мной когда-то
Мой старый друг и преданный вожак,
Ты говоришь, что дружба чревата!
И спутник ее страх и вечный мрак!
Ты одинок и дальше так и будешь,
Коль не сумеешь истины постичь,
И все слова мирские позабудешь,
Лишь ветер шепчет погребальный клич.
И не встречал ты истинного друга,
Что был бы рядом в горе и во лжи,
Того, кто средь коварного испуга
Нашел бы силы для тебя прожить.
Кто поднимал бокал после сраженья,
В минуту страсти тихо отходил,
Себя бы отдал он без сожаленья
И ничего взамен не попросил.
Но видно сам ты не готов поддаться,
Себя другим боишься ты открыть,
Но знай же, что без друга не удастся
Тебе мечту лихую покорить.
И разделить не сможешь ты волненья,
Когда нахлынет как с горы рекой,
И где искать душевное спасенье,
Когда на все и всех махнул рукой.
Но жизнь тебя пока что баловала,
Была так мягко бережна с тобой,
Дерьмом тебя пока не обливала
И в омут не бросала с головой.
Когда-нибудь ты вспомнишь мое слово,
Дай бог не поздно, чтобы уберечь,
Тебя-мальчишку от тебя-другого,
Который не сумеет все сберечь,
Который так и будет понапрасну
Влачиться по земле пока есть сил,
Который очень глупо на опасность
Один без посторонних выходил.
Который растерял на этом свете
Все то добро, с которым был рожден,
Что видят и что чувствуют в нас дети,
Теперь на серость, глупость обречен».
И вновь он ничего не понял,
И вновь он голову сложил,
И он укрылся от агоний,
Существовал он, но не жил.
И скоро все ему приелось,
Со скукой он на все взирал,
И жить так сильно не хотелось,
Он веру в счастье потерял.
Так дни текли, один другого
Ничем не хуже, не милей,
И старым стало молодое
Лицо в потоке скудных дней.
Он был готов все это бросить,
Он был готов на всех кричать,
Потом апатия и осень
Его пытались изучать.
И очень страшное сознанье
В его таилось голове,-
«Когда в час смертного свиданья
Меня возложат на траве,
Никто не вспомнит, не узнает
Мои столь юные черты,
И крест никто мне не поставит
Отдав частицу доброты.
Я опущусь на дно колодца,
Сгнию и сгину в Лету я,
Один я крест первопроходца
Нести впредь буду для себя.
Ты прав, старик, я малое изведал,
Порой напрасно, мелочно тужил,
Любил я многих, многих же я предал
И не своею головою жил,
Твои услышал здесь я наставленья,
Теперь в пучину окунуться мне,
Смешать с водою горечь сожаленья
И утопить в промозглой духоте».
Из города родного он уехал
И в моряки на странные суда
Подался этот мрачный неумеха,
Чтоб побывать везде и всем тогда
Восторженно поведать о страданьях,
О неудобствах, прочей ерунде,
И поражать своим воспоминаньем
О днях былых на славном корабле.
Все первую неделю он держался,
Его пленили слава, ордена,
Но через две он постепенно сдался,
Когда морская гладь уж не нужна.
Но он не мог сойти или отчалить,
Когда до порта двадцать дней пути,
И прибывал в хронической печали,
Мираж не часто видя впереди.
Он похудел, осунулся и голос
Давно утратил красоту свою,
И побелел на солнце яркий волос.
Он не нашел пристанища в раю.
Теперь в письме он обращался к деду,
Когда в ночи корабль тихо спал,
Но, не надеясь получить ответы,
Потом их в пепле медленно сжигал.
Вот, наконец, они пришвартовались,
И с трапа шаткого столь медленно сойдя,
Туда, где тучи в горизонт влюблялись,
Пошел в пустыню отыскать себя.
И он без денег по земле суровой
Так год скитался, милости просил
Голодный и потухший без покрова
Боролся дальше из последних сил.
Теперь вы не признали бы в нем франта,
Который баловал, гулял, кутил,
Да он и сам любимца-музыканта
Уже совсем почти что позабыл.
Нашел приют он в деревушке тихой,
Учил детей премудрости наук,
И жизнью жил простой, немного дикой,
Когда шум ветра – это громкий звук.
Он там прослыл ученым, вечерами
В таверне собиралась вся толпа
Послушать то о чем под небесами
О нем тихонько брезжила молва.
Он был там чудом, вновь высокомерья
Жучок в душе себе проделал путь,
И вновь в нем гордость, вновь предубежденье
В притворном танце обвивали грудь.
И день, и ночь за ним следили
Глаза, желая одного,
Чтобы его в себя впустили,
И не забыли ничего.
Они влеклись за ним повсюду,
Тихонько замедляли шаг,
Украдкой целовали губы,
В мечтах не смея даже «ах!»
Произнести при нем и этим
Все существо свое открыть,
И даже не стремились в свете
Его сознанье покорить.
Готовы были без раздумья
За ним идти и чувствовать всегда
Свою ущербность в свете полнолунья,
Не быть достойною его суда.
Они нашли свое предназначенье,
О нем заботиться, его беречь,
Всегда готовы к самоотреченью
С надеждою на продолженье встреч.
Для них он был единственным из многих,
Таким счастливым и таким смешным,
Глубоким, искренним, порой далеким,
Но никогда притворственно чужим.
Он их заметил, также как и раньше
Он их не выделил среди толпы,
И вновь поддавшись грубости и фальши
Он их использовал во имя пустоты.
Он полагал, что скоро они смеркнут
И прекратят так живо излучать
Тот мягкий свет, что манит беззаветно,
Чему ему хотелось отвечать.
Решил покинуть захудалый город
И вновь вернуться в роскошь бытия,
И он в пустыне на жару и холод
Обрек Глаза и самого себя.
За ним пошли и, родину покинув,
Они как прежде освещали путь,
Сносили все и бережно, невинно
Склоняли ночью голову на грудь.
Он их отталкивал, те все прощали,
На них кричал, но они все снесли,
И в час агонии и с час печали
Не пожелали от него уйти.
Они повсюду следовали стойко,
Переносили боль и нищету,
Но никогда, даже в сомненье горьком
Не жаловались на свою судьбу.
Он возвратился в город, его прелесть
Очаровала милые глаза,
Но все ж томили ностальгия, шелест,
Но не решались все ему сказать.
За те года, что странствовал по миру
Забытый город изменил черты,
Все время ждал он своего кумира
И сиротливо разводил мосты.
И лица тех, что проходили мимо
Он очень долго, точно изучал,
Впускал затем и выгонял строптиво,
Ведь тот огонь он в них не замечал.
Теперь был рад и так по-детски счастлив
И звал он всех любимца посмотреть,
Но люди всеж, его не видя часто,
Уже давно успели позабыть.
Никто не вышел выразить волненье
И не стремился радостно обнять,
И в нем следы порочного веселья
Уже другие стали оставлять.
И город стих, рассказывая горе,
Что, не дождавшись, умер старый дед,
Был прах его развеян на просторе,
Где он прожил немало чудных лет.
А внуку некуда теперь податься,
Кому сказать, что камнем на душе,
Когда осталось только лишь смириться,
А он один в всемирном шалаше.
И тут он понял, что его все время
Сопровождало тихо существо,
И вот на них он возложил все бремя,
Что лишь ему нести было дано.
Он их просил и спрашивал о боге,
Он к ним взывал, оплакивая взгляд,
Он был доволен, что теперь в дороге
Нашлась любовница, слуга и брат.
Глаза искрились, понимая только,
Что он их видит, ими дорожит,
Все указанья выполняли стойко,
Давая силы миг еще прожить.
В ночи холодной согревали телом,
Даруя тень в минуты духоты,
Себя до капли, пусть и неумело,
Глотать давали, теплоты полны.
Так дни текли, он обзавелся домом
И начал в людях набирать он власть,
И вновь увлекся стихотворным томом,
И вновь припомнил куртизанок страсть.
Вновь посещал престижные салоны,
Играл, кутил, не чувствовал стыда,
Вновь отвечал галантно на поклоны,
Вновь лицемерил в свете, но тогда
Тоска тихонько подбираться стала
И бередить заросшие следы,
Тогда как раньше обратил устало
Он взор в Глаза невинной чистоты.
Но не просил, а властным тоном
Пытался их заставить говорить
О всем о том, что в тайне за поклоном.
О том, что было, будет что излить.
«Быть может, хватит мелочно влачиться
За мной повсюду, слов не говоря,
Коль ты ничем не можешь отличиться,
И не за что благодарить себя.
Все что ты знала – малое селенье
В стане далекой, где лишь иногда
Вы предавались легкому веселью,
А затем ждали страшного суда.
А ты молись и радуйся покорно,
Что я позволил подле себя жить
Тому, кто даже руку не достоин
Туда, где свет оставил я сложить.
Ты без меня бы чахла в своем доме
И никогда не видела бы мир,
Все жизнь сидела на своем балконе,
Не замечая, что он блек, уныл.
Теперь смотри, ты в центре мирозданья,
Где все под силу всем, и все грехи
Твои редеют в сумрачном признанье,
Они похожи здесь на пустяки.
Все, что здесь ценят – молодая личность,
Способная отбросить предков бред,
Способная возвыситься в эпичность
И суть постичь, где этой сути нет.
Здесь преклоняют голову на плаху,
Чтобы свои сужденья искупить,
Ценой порока и ценою страха
Не позволяют веру истребить.
И поклоняются великому созданию,
Который дарить золотистый стук,
Который в силах даже без страданья
Тебя развеять тотчас в прах и пух.
Он завладел деянием сильнейших,
И он способен все преподнести,
И звон любви, и ордена храбрейших,
Убить тебя и воскресить в пути.
Ты не поймешь, ты слишком угловата,
Не можешь тайну золота постичь,
Тебе свет жемчуга и рвань халата
Равны как крик и похоронный клич.
Не смей стоять и орошать слезами
Фасады этих сероватых глыб,
Не смей дышать, и жить, и вечерами
Не смей мечтать, себя во всем забыв!»
Но не слезы Глаза не отпустили,
На все готовы были для него,
Себя навеки сумрачно закрыли,
Чтобы не слышать больше ничего.
Они способны были отказаться
Смеяться, плакать, верить и дышать,
Во всем отречься и ему отдаться,
Но лишь не в силах перестать мечтать.
Они ушли, с мечтою не расставшись,
Хотя, всем сердцем преданы всегда,
В свою деревню, наконец, добравшись,
О нем грустили тускло иногда.
А он остался, даже не заметил,
Как изменился рек неспешный ход,
Он, как и прежде приступ долголетия,
Самодовольства покорить не мог.
Покинул город, так и не дослушав
Его тирады злобные в ответ,
Закрыл на ключ от посторонних душу,
Прошел по судьбам, сердца не задев.
В столицу мира, где утром снег,
Ласкает томно мосты пустые,
Сверкают свечи где золотые,
Подался главный из неумех.
Он мог здесь вызвать лишь горький смех,
Но встретил много себеподобных,
Таких же буйных и неутробных,
Изгоев юных и старых дев,
Что кличут муки и нараспев
Даруют милость лишь тем угодным,
Что в годы страсти и бури модной
Везде грешили не умерев,
И душу ветром себе согрев,
Покинув храмы, сады и злато,
Хоть очень громкой была расплата,
Здесь собирались на милость лет.
И здесь безумец слагал куплет,
Что удивлялись умы пустые,
И содрогались все вековые
Могилы, слушав такой сонет.
Здесь каждый сударь в тартар билет
Мог по дешевке на рынке молом
В обмен на сотню тех мадригалов
Купить на шпики и на балет.
И каждый нищий здесь знал секрет
Того, что в каждом из нас таиться,
Освободившись – поет как птица,
А не дешевый кордебалет.
Где всякой тлене сказав «О, Нет!»,
Канатоходец мог испариться,
В железной коме не удивиться,
И пасть бездарным из-за монет.
Там, где фанфары и звуков нет,
К услугам труса всегда предстанут,
Толпу подвинут, огонь восстанут
И будут править еще сто лет.
Здесь каждый вечер встает рассвет,
Закат приходит незримо утром,
Все сделав ярким и неуютным,
Луны и солнца не пожалев.
Здесь мудрость предков и королев
Спокойно дремлет, но боль расплаты
Начистит блеском людские латы,
Своим отродьем оближет всех.
И очень мерзкий, слезливый смех
Тебя окутав, наружу бьется,
Когда ты плачешь - вокруг смеется,
Подвигнув тяжкий нас сделать грех.
Когда минули прозрачных вех
Года, заполнив собой пустоты,
Возделав травы, убив красоты,
Обув бездомных, охаяв тех,
Кто на кровавый пустили мех
Рисунок страсти и танца нежный,
Безумный рокот и безмятежный
Часов оконных ускорив бег.
И вот в тот город, где выпал снег,
Блистая счастьем хрустальных рек,
Уж давших дивной весны побег,
Подался главный из неумех…
Он здесь пытался мудрость у убогих,
Таких же неумелых занимать,
Потерянных, безумных, неглубоких,
Но все они могли лишь принимать.
Он жил там день, но ужаса хватило,
Он жил там ночь, не бесконечен бал,
Его волна с собою захватила,
Он ей поддался, от борьбы устал.
Сомкнулись черные на небе тучи,
И очи голода окутав темноту,
Собой накрыли бесконечно-лучший
Народ лихой, повергнув в нищету.
И страшный мор в столице разразился
И постоянно истреблял вокруг,
Кто пару дней назад как уродился
И кто вступить готов был в вечный круг.
Не поглотил он тех, кто ближе к власти,
Тех, кто манерно тихо говорит,
И тех в лохмотьях, кто, смакуя страсти,
Молитвой жадно просит и молчит.
Не повезло лишь тем, кто в среднем классе,
Тем, кто работал вечно за гроши,
Для стариков, детей он был опасен;
Кто в заточенье видел миражи.
А неумеха как-то перебился
И среди мора он порой скучал,
Пошел в кабак и там до дна напился,
А потом долго скукою кричал.
Там проводил часы, порой недели,
Цвета вокруг покончил различать,
И так все деньги тихо улетели,
А у кого теперь их получать?
А город после страха встрепенулся,
Никто работать больше не желал,
Теперь он лоску мирно улыбнулся,
А помогать всем прочим он устал.
И вот к мальчишке прямо из кармана
Болезнь лихая стала подходить,
И вот уже младое тело в ранах,
Он стал хромать, а по ночам скулить.
Теперь порою ел не регулярно,
Спал на коробках, свалках, в шалашах,
Пытался заработать, но бездарно,
Едва мог устоять он на ногах.
Тогда он на последнее решился,
Вновь к дамам чуткость проявить свою,
В костюм былой как прежде нарядился,
Похож на дьявола в ночном раю.
Он был прекрасен, был великолепен,
Одной внушил, что ранен на войне,
Другой, хотя он груб и неприметен,
Но утонул в невинной чистоте.
Он раздавал улыбки, не скупился,
Давно поправился и приобрел на миг
То, с чем когда-то в детстве уродился
И трансформировал в вальяжный шик.
Хотя считал, что он достоин жизни
И чести большей клял он у судьбы,
Но был далек от верности отчизне
И недоступен веянью мечты.
Но он был там, где правит балом
Надменный, сумасшедший град,
И он дарует искупленье в малом,
И низвергает в полусладкий смрад.
И этот славный, пережитый город
Его прославить очень не хотел,
Желал узнать, как молчаливый ворон,
На сколько хватит юношу без дел.
И он обрек на страшные страданья,
На жалость падших и усмешку слуг,
Хотел он слышать сонные рыданья,
Когда душа не перетерпит мук.
И город ткнул сначала в неизбежность,
Все отобрал, от всех отгородив,
Оставил шрам на теле безмятежном,
Опустошил его, себя споив.
Он заставлял мальчишку утопиться,
Но волны, жалясь, вывели его,
Когда пытался снова возродиться,
Прижили камнем юное чело.
Тогда он понял, что виновник
Во всех несчастьях дикий град,
Бездушный, временный законник,
Он будет смерти только рад.
И он пришел к нему с вопросом,
Он требовал его открыть,
А город усмехнулся просто,
И не подумал слово скрыть.
Он всемогущественным жестом
Направил мыслей бег туда,
Где для убийцы хватит места,
Но не для вечного стыда.
«Когда закат сольется с морем,
Когда умрут часы в пути,
Когда звезда на небосклоне
Дождем прольется, улетит,
Когда кипящие потоки
Замерзнут, двигаясь назад,
Когда травы младые соки
Зимой от ветра загудят,
И когда воздух, успокоясь,
Проникнет в клетки черных скал,
И когда золото на совесть
Палач начнет менять, кинжал
Ласкать своею негой станет,
Веревка будет как платок,
Когда перед стрелой предстанет
Замерший горестный поток,
Когда улыбка будет ранить,
А ложь и ненависть любить,
Когда коварство будет славить,
И сможет честь себя убить,
Тогда, возможно, ты в сознанье,
Поверишь в счастье и сгоришь,
Тогда постигнешь тайны знанья
И будешь вечно жить, малыш.
Во мне все это происходит,
Семь сотен лет стою здесь я,
А смерть твоя уж на подходе,
Попробуй вытащить себя».
И он пошел, но он не понял,
По тихим улочкам пустым,
Что берегут следы агоний
И шепчут путникам ночным.
По истечении же часа
Безумец начал различать
Глаза домов и стоны плясок,
Что в быстроте своей звучат.
Одни дома его сверлили
И обдавали желчью глаз,
Другие взглядом проводили,
Прощаясь звонко с ним не раз.
Ему встречались великаны
И коротышки на пути,
Одни – надменно-своенравны,
Другие ждали впереди.
Он шел по тихому проулку,
Не шелохнулся даже лист,
Лишь где-то в дальнем переулке
Звук тишины в ночи завис.
Он видел возгласы, биенья
Своих ботинок об асфальт
И слышал города гоненья,
Что уносили его в даль.
Вот дождь полил, застыли тучи,
И ветер скрипом дрогнул высь,
И капли из земли могучей
Ему на раны полились.
А, ударяясь, замерзали
И прорезали жадно плоть,
И в глубь него они бежали,
Желая влиться прямо в кровь.
Дома столпились и надулись,
Его винили в этом сне,
И злобно их глаза сверкнули,
И оказался он на дне.
На дне себя, в глуши сознанья,
Где нет, не будет ничего,
Где только стоны и рыданья
Довлеют всюду на него.
И стены медленно сжимались,
И воздух быстро уходил,
И свистом уши наполнялись,
И сделать вдох не было сил.
Он постучал, его прогнали,
Он попросил, но все глухи,
Ему двери не открывали,
И в дом не звал никто зайти.
Одни спокойно мирно спали
И счастьем грезили во тьме,
Другие палкой прогоняли,
Боясь чего-то в пустоте.
И так, израненный и мокрый,
Слегка напуганный и злой,
Затравленный, хромой и колкий,
Поплелся он от них долой.
Прошел уж год, но город дулся,
Никак не думал улучшать
То, во что парень окунулся
И от чего не смог сбежать.
Все свою первую неделю
От всех шатался и скулил,
Порой страдал он то мигрени,
Но вскоре и ее пропил.
Через пол года свыкся с ролью
Больного бедного ничто,
А там и сам поверил в коме,
Что он бродяга, он никто.
Скитался он по переулкам
Немытых, гибельных трущоб,
Уже не билось сердце гулко,
И блеск в глазах сменил свой счет.
Но с этим город не смерился,
Намеренно он делал вид,
На дно залег и притаился,
Ну а потом воздвиг гранит.
Ему наскучила игрушка,
Что очень быстро отреклась
От всего пафоса, послушно
Сама себя вмешала в грязь.
А наш безумец потихоньку
Собрался в путь через века,
Туда, где вечность, где недолго
Он сможет встретить старика.
И он желал уйти из мира,
Но не в безвестности прожить,
А совершить, чтоб стать кумиром
Толпы голодной и лишить
Себя возможности вернуться
И отпустить в последний миг,
Но как же в славу окунуться,
Когда той лик уже поник?
Он заперся в библиотеке,
Дела великих изучал,
Всех просмотрел по картотеке
И меру риска измерял.
Тогда и понял, что так долго
Обычно помнят толпы то,
Что их так мучило и колко
Рубило всех до одного.
Никто не воскрешал поэтов,
А насмехался над строкой,
Метаморфозы их сонетов
Всех обогнули стороной.
И в Лету канули преданья
Уже ушедших славных битв,
А с ними скульпторов признанья
В себе веками пыль хранит.
Никто не вспомнил, что художник
Изранил душу, холст покрыв,
И даже жалобный треножник
Слезой творца в себе сокрыт.
Толпа взаимно отчужденно
Глуха к холсту, слепа к звезде,
И в алом черный обреченно
Узреть готов глупец везде.
Толпа – фанатик буйных нравов
И колких, жалящих речей,
Поклонник пыток и ударов,
Любитель палиц и мечей.
К ней достучаться может призрак,
Но гений гибнет на песке,
Что протекает сквозь отчизну
И остается там, нигде.
Толпа, как сито, все фильтрует,
И все тончайшее умрет,
Чем больше камень изрисует,
Тем он больнее упадет.
Она как мор, она едина,
Ею движет зависть и корысть,
Утопит каждого, кто мимо
Ее стремиться прямо в высь.
Но вознесет на трон сыпучий
Того, кто внешней частью мил,
И кто предал, как гад ползучий,
И кто личину подменил.
Он днем и вечером трудился,
Горбатил спину, тер глаза,
А по ночам в сомненья бился
Над тем, как волю доказать.
«Ты слишком разный, однобокий,
Ты очень сложный и простой,
Среди толпы ты одинокий,
Но и в кругу семьи чужой.
Ты неподвластен переменам
И переменчив в каждый миг,
Неподдающийся изменам,
Все суть себя давно постиг.
Твои сжимающие глыбы
Могли томительно ласкать,
И соловья зимой мотивы
На огонек твой зазывать.
Ты говоришь довольно просто,
Но не могу тебя понять,
Твои укоры жгут так остро,
И ими можешь ты обнять.
Ты превращаешь пар в твердыню,
А твердый камень в влагу сна,
И проливаешь век пустыни
Из чаши сладкого вина.
Ты будоражишь всех погибших
И замораживаешь ад,
Но в то же время меры лишних
Проводишь к свету наугад.
Ты неделим в своей природе,
Ты не искрист в своей красе,
Ты быстротечен на охоте,
И ты жесток в дневной росе.
Столь выдающаяся сила
И столь безмолвный человек
Перед тобой сейчас насильно
Себя пытает рифмой рек.
Как ты посмел меня покинуть
И гордо кланяться, прогнав,
И как ты смог себя воздвигнуть
На пустоты дымящий сплав?
Ты мне ответь, зачем так долго
Меня ты держишь, раз изгнав,
И почему молчишь так громко,
К своей груди меня прижав?»
Толпа смотрела осторожно,
Когда навзрыд он им кричал,
И клял их город невозможный,
И не души не замечал.
Все порешили, что он бредет,
Он просто выжил из ума,
Что слишком слаб, рожденный в неге,
Когда кричит себе «Ура!».
А город шорохом по крышам
Ему протяжно отвечал,-
«Мой глупый мальчик, чернью дышишь,
Но ты себя не потерял.
Подумай только, что могло бы
С тобой случиться, если б ты
Моря не пил бы и колонны
Не променял бы на хребты.
Ты заплывал в глухие дали
И видел лучших из людей,
Тебя мечты от них погнали
Постигнуть блеск и свет теней.
Ты осознал, что мир ужасен,
Что он наполнен стоном зла,
И он так дьявольски опасен,
Что он как черная стена;
Что ты не центр мирозданья,
Что ты крупица в поле ржи,
Что все вселенское сознанье
Не для тебя явило жизнь;
Что ты не вечен, все проходит,
Но есть нетленное ничто,
Оно с собою всех уводит
Туда, где пустошь, все никто.
Тебя держал, чтоб ты увидел,
И чтобы ты уразумел,
Чтоб ты нашел свою обитель
И выбрал лучшее из дел.
А что теперь? Опять в дорогу,
Себя по стеклам собирать,
В своей душе пустую воду
По каплям пламенем сжигать?
Теперь готов, чуть-чуть осталось,
Совсем немногое постичь,
Найти в присутствии усталость,
А в отрешенье правды клич,
А так же то, что выше света,
Что шире звука, ниже льда,
То, для чего скорбят поэты
И для чего нам жизнь дана».
И в этот раз мальчишка понял,
На этот раз он все постиг,
Он покидал тот град без боли,
Он к свету мира поднял лик.
Он шел туда, где светят волны,
Там, где порхает горизонт,
Где каждый камень и пригорок
Так по-младенчески знаком.