Рецензия В. Овсянникова

Олег Воропаев
               О  «Записках «контрабаса»»  Олега Воропаева

   
             Зачем сорокалетний мужчина добровольно идёт на войну в наше время? За семью окладами? У многих, должно быть, так. Но есть и другие. «Каждый настоящий мужчина должен побывать на войне», – отвечает на это заданное самому себе «зачем» автор повести и он же её герой, «контрабас», или контрактник, служащий по контракту. Признание искреннее, оно – суд совести. Внутренняя, нравственная потребность – ясно, без прикрас, видеть изнанку и себя, и событий. Эта обнаженность порождена, можно сказать, физиологическим  отвращением к любой лжи, к малейшей фальши. Корень такого отвращения  – тотальный обман, подделка, мошенничество, весь дух нашего жульнического века, ни одному слову которого, вещающему в рупоры для народа, нельзя верить. Не оттого ли у автора повести и её героя такое беспощадное отношение к самому себе – никаких компромиссов с собой, никаких жалоб на судьбу, жалеть себя он не будет даже в самых гибельных обстоятельствах. Всё, что его убивает, делает его только сильнее. По-мужски. Эта повесть – честный, открытый разговор и рассказ, голос, которому по внутреннему требованию необходимо высказать голую правду. Голосу Олега Воропаева, его интонации веришь сразу.
         С первой же фразы задан жёсткий, железный тон, который, не ослабевая, звучит на протяжении всего повествования. И сразу же возникает ощущение неподдельности, невыдуманности происходящего – реализм деталей, будни и быт живущих и служащих по контракту в этом несчастном, полуразрушенном городе, где всё ещё по сути дела идёт война. Каждый день – подрывы, обстрелы, похищения людей, убитые и раненые. Подлинность документа, насыщенного подробностями, которые выдумать невозможно.
    Удачна композиция повести: события, увиденные глазами героя, чередуются вставками из оперативных сводок или рассказами очевидцев. Такое построение придаёт повествованию ещё большую силу достоверности. Бесстрастный язык оперативной хроники, контрастируя с живой, разговорно-жаргонной речью персонажей, создаёт резко воздействующий художественный эффект. Повесть заключена в рамки одного календарного года.  Но это как бы центральный год жизни автора, пик, где сжато и сосредоточено в наивысшей напряжённости всё прошлое его и будущее. Именно тут, в этот «чеченский» год, ему с предельной ясностью открылось – кто он  сам, его понимание жизни, правда, своя правда, как она есть. И возраст – сорок лет – тоже символ, середина, перелом. Происходят самооткрытия – через надрыв, алкоголь, душевный разлад. Всё чрезвычайно автобиографично, нервы оголены. Имена не изменены, автор не боится их оставить такими, как они есть. Олег Воропаев – это Олег Воропаев, и никто другой. При этом автор воздерживается от каких-либо выводов и обобщений. Чёткого разделения на чёрное и белое, на «да» и «нет» не получается. Памятка: «Сидеть в обществе чеченцев, закинув ногу на ногу – неприлично, а осыпать комплиментами горянок крайне нежелательно». И память о тех парнях, с кем вместе мёрз в неотапливаемой палатке. О тех, кому повезло меньше, чем ему, кто не был заговорённый, как он. («Я же заговорённый, со мной за этот год ничего не случится»). Память о тех, кто вернулся к родным на «землю» (в Курган, Красноярск, Екатеринбург, Вологду, Ставрополь, Москву, Петербург) в гробах или обрубком без рук, без ног. Разрушенный город, руины, воронки, торчащие из асфальта минные стабилизаторы, крыша школы, просевшая в центре, похожая на вулканический кратер, газовые факелы, горящие у уцелевших домов ночью, в  целях освещения, вместо фонарей, выстрелы, взрывы, мешки с мертвецами, сбрасываемые с вертолётов – в лес, в реку, «отработанный материал», в «пыточной» – простреленные суставы рук и ног, алкоголь, снять стресс (от страха и ужаса), водка, водка, потоки водки… Этот Кавказ – не Кавказ Лермонтова и Льва Толстого. Другая реальность. Чавкающая под ногами грозненская грязь и надпись при въезде в город: «Добро пожаловать в ад!»
       Тем не менее, и в этом аду ни русские, ни чеченские парни не утрачивают юмора. На страницах повести – шутки, смех и общий гогот, во все зубы. Здоровая психика у этих парней. Чеченские пули не всегда верны. Да, война, враги, ваххабиты, в огненном круге ада, в круге ненависти. От ненависти, горящей в глазах местных чеченцев, герою повести некуда деться. Офицер-чеченец – товарищ по работе, медсестра в больнице и старик в папахе на рыночной площади здесь едины: «Вы, русские, оккупанты, убирайтесь вон с нашей земли». Но есть и другие чеченцы. В русскую Пасху дежурный ИВС Батруди, мусульманин, протягивает полный стакан: «Мы в ваш праздник выпьем, вы в наш. Так должно быть!» Девятое мая – это общий праздник чеченцев и русских… Министр внутренних дел ЧР Алу Алханов, отстранив охрану, пускается в пляс с зазвавшей его в круг красавицей-горянкой. Следующий эпизод – удар взрыва. Едва не подорвалась чёрная «Волга», – с ним, с Алхановым. Ничего, ничего. Чеченцы-омоновцы на стадионе под резкие хлопки и гортанные крики пляшут лезгинку. И опять – подрывы, подрывы, обстрелы… «За узким окном, с песенкой в стиле «рэп», солдаты ВВ дробят шаг». Или вот такое: сотрудник временного отдела, потерявший счёт чеченским командировкам, напившись, впадает в безумие,  я, говорит, фотограф, в фотоаппарате моём 30 кадров, хватит на всех… и, дернув затвором, наводит на товарищей своих автомат… «Алла-белла! Когда же это всё кончится?..»
            Что они вспомнят об этой войне: пьянство, подрывы, ненависть? Безысходность… Разбитый, измученный противоборством город… «Эх, старина! То кино, а тут жизнь». Автомат, как часы на руке, привычен. Не расслабляться. Трупы, обнаруженные в реке Сунжа, голые или в остатках камуфлированной одежды. К члену прикручен электропровод. «Зачем вы взорвали в Грозном памятник Ермолову?» – спрашивает контрактник чеченца. Зачем, зачем?.. История Кавказа – война. Иссякнет ли когда-нибудь эта многовековая ненависть. Но вот ведь что: автор признается сам себе, что он, несмотря на все зверства, ненависти к чеченцам почему-то не чувствует. Он пишет: «Нигде и никогда столь безоглядной, надёжной поддержки от посторонних людей я больше не видел. Здесь многое не так, как хотелось бы, но многому надо бы поучиться. Чеченцы… они, как мы – разные… очень разные….»
     Или вот: «У дома правительства демонстрация. Женщины в тёмных одеждах, с портретами исчезнувших и увезённых в неизвестном направлении родных. С плакатами – верните мне мужа… сына… брата…»
       Показ изнутри, с изнанки. Ожог. Бесконечность войны. Как символ – глоток водки у памятника неизвестному солдату, на  севере, в отпуске, перед тем, как войти в отчий дом…
     Ничего в этой повести Олега Воропаева нет предвзятого, нет однозначного отношения к людям, и по ту, и по эту сторону. Без морализаторства, без политики, без литературщины.
       Конец контракта. Что позади: туман, город-фантом, подбитыми кораблями дома, люди, обвешанные оружием с головы до ног. Многие из товарищей, продлив срок, остались служить дальше. Где ещё заработаешь такие деньги? Он не хочет остаться, он возвращается домой. Возвращается другим человеком. Целый-невредимый. Говорила же мать ему, что в рубашке родился.
            Олег Воропаев – мужественный писатель. Его повесть «Записки «контрабаса»» – замечательное литературное явление. Она будет интересна всякому, кто хочет услышать правду о чеченских событиях из уст их участника.

                Вячеслав Овсянников, член Союза писателей России, г. Санкт-Петербург.