Вот представь: просыпаешься утром, ещё темно. Смотришь в зеркало, будто тебе и не всё равно.
Замечаешь в зрачках недосмотренных снов пятно. - Но такие моменты тебя не тревожат давно.
А потом умываешься быстро, пьёшь сладкий чай
И садишься за руль, что б успеть этот день начать.
А на улице, скажем, зима. Иль конец зимы. И бетонные стены домов, словно двор тюрьмы.
И все те, кто сумеет проснуться здесь, обречены, безнадежны, бездвижны, безрадостны и немы.
Ты же давишь на газ, пролетаешь на красный свет,
И быстрее тебя никого этим утром нет.
Ты проносишься тысячи утр мимо серых стен. Город держит тебя в лабиринтах, зловещ и нем.
Он давно поразвлекся б с тобой - будь ты тих, смирен - без «люблю», и совсем без изысканного «je t'aime».
Но в твоём подреберье мутирует глыба льда,
Оставляя без жертвы голодные города.
У тебя в записной - гастарбайтеры и вожди. Ты не плачешь: ты в узел свои завязал дожди.
Ты приходишь внезапно и просишь: «Свечу зажги». А когда расстаёшься, всегда говоришь: «Не жди».
А тебя - что лукавить? - повсюду зачем-то ждут,
Но тебе неуютно везде, там где есть уют.
И вот тут-то ты вдруг понимаешь: ты очень стар! Старше тех, кто когда-то железным щитом против Ига встал.
Старше Первого, кто свой цветущий Эдем просрал. Даже старше Того, кто шесть дней этот Мир верстал.
Потому ты не бог - ты давно Его пережил,
Перевыжил и перерос серой сталью жил.
Вот поэтому мчаться по кругу и плавно вверх - твой спиральный закрученный собственноручно трек.
А тому, кто тебе говорит, что безверье – грех, ты смеёшься в лицо, прорезая шипами снег.
И к скрижалям из камня, что дали тебе: «Неси!»
Ты добавил стальную – «Не бойся. Не верь. Не проси.»…
* * *
А теперь забывай-ка скорее всю эту муть.
Я тебе отправляю в конверте своё тепло.
Если всё, что написано выше, не произошло,
Значит, жизнь твоя лучше.
И легче.
Немного...
Чуть.