Но в мире, у которого нет даже
понятия о собственных страданиях —
в весёлом, грубом и лишённом веры мире —
я обладал несказанным богатством!
Не только по одёжке или жестам
во мне видна была буржуйская степенность —
шальная скука и подавленная страсть —
но — очевиднее всего — во мне жило
незнание своих сокровищ.
Что я был беден — для меня был просто случай
(быть может, сон или невнятный акт
отказа от земных даров во славу Божью).
Но сколько мне принадлежало книг,
полотен в галереях, инструментов
любых наук! В моей душе в страстях рождался
святой Франциск с блестящих репродукций
и Гроб Господень на знакомых фресках,
что Пьеро выполнил под сводами Монтерки —
то были знаки совершенного богатства,
объекты обожанья мастеров —
Лонги и Контини, которым подражал
несметный сонм прилежных школяров —
и оттого они были прекрасны.
Я знал, что этот капитал почти истрачен,
ресурс исчерпан — но я всё же был
подобен богачу, что потерял
семейный замок и поля, но, по привычке,
по-прежнему считает их своими.
Автобус доезжал до Портоначчо,
нырял под набережную Верано,
там нужно было выходить, потом бежать
на площадь, полную снующих душ,
врываться с боем в переполненный трамвай —
ещё чуть-чуть, и он ушёл бы из-под носа.
Я окунался в свои мысли на подножке,
в толпе старух и грязных пацанов.
Вокруг мелькали спящие кварталы —
вия Морганьи, площадь Болоньи, здесь деревья
желтели от безжизненного света,
домишки ветхие, обломки стен, новые здания,
хаос города в белизне утреннего солнца —
усталого и тусклого...