Обычная, штатная ситуация. Обычный день – не праздник. И даже отсутствуют всяческие намёки на него. Ну, просто – из ряда вон выходящий серовато-зевотный день, ну, разве что, суббота. Но это ж абсолютно несерьёзный повод для веселья…
Ску-у-у-учно! Зево-о-о-отно!
Скоро вечерняя дойка, а я не очень-то и выспалась.
Скуловорот, да и только. Охохонюшки.
- Разбегайтесь кто куда! Ленка Акимкина тополь рубит!
Бр-р-р-р! Продираю глаза. Что за пир в постный день? Ведь ничто и ничего не предвещало?
Ага! Щаз-з-з-з!!! Праздничка захотели? Будет вам праздник внеплановый. На данной, конкретно-ограниченной заборами, территории фермы.
Второпях одеваюсь и лечу по направлению восторженных воплей трактористов, ремонтирующих (извечно и постоянно) какой-нибудь трактор в мехмастерской. Такое высокопарное название носит будка, в которой расположены точило и ящики для инструментов.
Ленка не издает ни звука и тупо рубит тополь над мастерской таким же тупым топором. Слышны глухие и тупые удары о дерево.
- Оё-ё-ёй! Ленка! Сначала б тесак-то наточила, а опосля-то и рубАла! Глянь-кося! Он тебе ж в лобешник-то (по лбу, так сказать) и засандалит, как два пальца об стол!
Спорят между собой, сколько лет Ленке понадобится для того, чтобы срубить «ту злосчастну топОлю».
А публики набирается всё больше и больше. Вечерняя дойка уже скоро. Автобус со станичными доярками и кормовозами подъехал. С ними подъехали и школьники из интерната, и детки из круглосуточного колхозного детского садика.
А как же! Завтра воскресенье, автобус – битком забит, яблоку негде спокойно сгнить! Не забывайте так же, что в выходные, как правило, подтягиваются и уважаемые гости, и почётные посетители фермы. Повидаться или отметить чей-нибудь юбилей.
Ферма наша – самая большая по численности корпусов для коров, домиков для проживания работников и территории. Короче, самое большое в колхозе поголовье, человеческо-коровье.
Взволнованная публика рассаживается на ящиках для комбикорма и «гутарит про меж собою».
- А чё это вона? Хиба лизнула маленько? Вона скилько дури, ажник из ушей пар прёть, а с глазьёв искры, подожжёть ить тополю-то!
- Та, то ж, завтрева у ейной мамки, Валентины, юбилей! А нонича-то Ленка пробу со спиртного сняла, а успех – не закрепила, Вот и рассерчала на маманьку, поди! Душа горить, а залить огонь не дають! От вонА, шоб Валентину не порубать (завтрева юбилей тада не с кем будет отмечать), на дереве дурь свою и выбиваить!
- Акимчиха! Лен, а Лен! Не завали мехмастерскую, организуй древопадение у другу сторону! А то иде (где) мы будем точить тяпки? Свеклу полоть тупыми негоже.
- Ни сорняк тоби не сребёсти, ни по ногам соби вмазать, шоб аж дых захватило!
- Да! Да! – Поддакиваю я, - Ни ногти на ногах не подровняешь тупой тяпкой, ни пятки не пропедикюришь!
И ТУ-УТ....КАК ГРОМ СРЕДИ... СМАТЫВАЮСЬ НЕДООПИСАВШИ...
- ДА Я ВОТ ВАМ ВСЕМ СЕЙЧАС НЕ ТОЛЬКО КОГТИ НА НОГАХ, а и сами ноги-то подровняю! У уж пятки так пропедикюрю, на год хватит воспоминаний! ЁКЛМН И ВЕСЬ АЛФАВИТ НА ЯПОНСКОМ1
Издалека, где-то в районе конторы, расположенной в полукилометре от места всенародного веселья, раздаётся зычный и очень явственно различимый голос заведующей фермой, Максимовны.
- Полундра! Максимовна идёть!
Игра «врассыпную». Через пару секунд все на своих местах с невинно-деловыми выражениями на физиономиях своих мордо-лиц, деловито-производственно продолжают не прерывающуюся (якобы) и до этого вечернюю дойку.
Трагический финал могут досмотреть только доярки корпусов, расположенных рядом с мехмастерской.
Подкатывает милицейский «бобик» , предусмотрительно вызванный Максимовной. Наряд милиции пытается усадить Ленку в машину.
Попытка «намба ванн»!
Имярек садится на заднее сиденье с левой стороны, затем спокойно выходит с правой.
Та-а-а-к! Опытная рецидивистка. Плюньте мне в глаза, кто скажет, что ей впервой такие долгие проводы и расставания с родной фермой, в виде усаживания в милицейскую тачку?
Попытка «намба ту»!
А предварительно хочется сказать, что она довольно таки плотная женщина, и рослая, и сильная. Если Ленка растопырила руки и ноги буквой «Х» (простите), то даже взвод ОМОН с трудом справится с нею, не то, что рядовые и буднично-обыденные два участковых милиционера. К тому же не тренировавшиеся каждый день на спортивно-оздоровительных снарядах типа вилы и тяпка-навозосгребалка.
Результат – нулевой, наши – берут верх, доярки – на верху блаженства от гордости за накачанных работников фермы в лице Ленки. Она срывает чуть ли не аплодисменты.
Попытка «намба (как бы помягче) сри»!
Клац! Наручники захлопываются, плечом упираясь в необьятный тазище Акимкиной Ленки, совершается частичное перемещение Ленкиного туловища в машину, которое тот час же , как гордый стебелёк выпрямляется.
Это надо видеть! Подбородок на крыше, внизу барахтаются взмыленные стражи порядка.
- Всё! Надоела эта комедь!
Констатирует Максимовна, набирает побольше воздуха в лёгкие и орёт (а голос-то у неё, как у Соловья-разбойника):
- А ну быстро села в машину! Без разговоров и выпендрёжа! Выставлю с работы на раз-два-три!
Не успела она досчитать «на раз», как Ленка вскинула обе руки вверх в наручниках, растопырив на каждой руке по два пальца, мол,де, виктория! Мы так и не поняли, чья была победа, то ли сногсшибательного голоса Максимовны, то ли Ленкиной несгибаемости и непокорённой воли. Раскланявшись со всеми и, помахав на прощанье всем дядям и тётям ручкой, Элен в милицейском бобике, как на лимузине, запылила с довольной улыбкой на конопатом лице в сторону станицы в клоповник. Трезветь и учить уму-разуму дружбанов по нарам!
- Концерт окончен! Всем доить! Адью!
- А тополю дорубала?
- Целёхонек, чого ему зробыться! Вона б ще башкой попыталась яво завалыть, упётрая дывчина!
- Да мы уже между делом и заканчиваем! А сейчас что? Антракт?
- Заключительная финальная сцена! Заканчивайте дойку уже!
- Да закончили уже! Эх! А весело так было!
- Да уж!
На том и побрели по домам…
Обычный день – не праздник. И даже отсутствуют всяческие намёки на него. Ну, просто – из ряда вон выходящий серовато-зевотный день, ну, разве что, суббота. Но это ж абсолютно несерьёзный повод для веселья…
Ску-у-у-учно! Зево-о-о-отно!