на просинь и плесень без особого прока
утро распилено нетрезвым забором.
храм — надгробие на могиле бога —
долго жевал нас тёмным притвором
с притворной, почти чеширской улыбкой —
ощерив оскал до закомар-висков —
да выплюнул панцирями в кашице липкой,
когда оглашенным огласили исход.
стыд забил нас в тарелочный фаянс,
раскуривая папиросную бумагу лиц.
босоногие дети растащили, смеясь,
на память лживые сувениры лжиц.
в щели гидропресса кровавых наветов
трещит, но держит хитиновая ницщета.
по дню за раз. а главное — это
моргать пореже
да дни считать.