Рассказ Элины Быстрицкой о войне

Николай Манацков
Фото Иннет.


               

- Элина, расскажите про войну?
- Мне трудно вспоминать, как это было:
не то, что б не хочу или забыла,
а нужно говорить за всю страну.

В те роковые годы наш народ
от мала до велика для Победы
трудился от заката до рассвета,
 и не было важнее из забот.

Спросите ветеранов, стариков –
пожав плечами, скажут:
                - Все так жили.
Вот этой силой мы врага разбили,
освободив Отчизну от оков.

И я не исключение:
                в тылу
ровесницы работали ударно,
а мне достался поезд санитарный…
И дальше неохотно:
                как в пылу
войны, в числе других госпиталей,
оставив позади горящий Киев,               
их поезд продвигался в глубь России;               
откуда, занимаясь всё алей -
с бойцами эшелоны гнал рассвет
пожарищам навстречу и бомбёжкам,
а женщины тревожно из окошка               
на станциях крестили их вослед…

  - Мне память сохранила с тех времён,
Как снимок:
                на разбитом полустанке -               
состава обгоревшего останки.
А под откосом – с почтою вагон.

И степь…
                До горизонта вся…
                Белей
полей под снегом: письма, похоронки,
а в вышине, над всем – печальный, звонкий
клин, улетавших к югу, журавлей.

Не счесть теперь ни матерей, ни жён
не получивших чьих-нибудь последних
тех весточек;
                ни с рубежей передних
солдат, кто, не дождавшись, был сражён.


Всё тягостнее речь её и слог
задумчиво - усталый,
                и, нередко,
вновь пальцы теребили край салфетки;
И, чтобы поддержать наш диалог,
я задавал вопросы невпопад -
встречая испытующий и тихий,
как у людей с лихвой хлебнувших лиха,
пронзительный, чуть отрешённый взгляд.          

В тот миг она была, наверно, там:               
в том поезде, где приторный до рвоты
тяжёлый запах крови и мокроты,
сочащихся по стираным бинтам.

Там, где махры и пота благовест,
где, на крыло свалившись, самолёты
с тузами на боках - вели охоту,
прицеливаясь прямо в красный крест.


Не клеился дальнейший разговор:
мы как-то больше вежливо молчали.
В упор глазами полными печали
глядел в меня её немой укор.

Нет, даже не укор - а приговор,               
за то, что я докучливым незнаньем
разбередил клубок воспоминаний,               
комком в груди живущий с давних пор.

Мне было стыдно, словно невзначай               
обидел дорогого человека:
и за её, припухшие вдруг, веки,
и за уже давно остывший, чай;
что не обнять мне и не обогреть
вдруг ставшие родными – эти плечи,
и паузы неловкие – предтечи,               
что, видимо, пора и честь иметь.               

А так хотелось поблагодарить:
найти, сказать от сердца – не для слуха,
но веяло такою силой духа, 
что не посмел: боялся оскорбить.               

Слова, что ей, скорее, не новЫ –
застряли по пути, как в горле кости;
то, собственно, зачем пришёл я в гости -
осталось недосказанным.      
                Увы
  Избитых фраз изысканный елей         
  здесь был бы совершенно неуместен
  и неприятен
                Женщине известной
  породой несгибаемых людей!

  Всё, что сумел:
                смущенья  скрыв огонь –
  поцеловать признательно без звука,
  протянутую на прощанье, руку
  в распахнутую мягкую ладонь.   


Был месяц Май.
                Играла ребятня
  в «войнушку», как обычно, и пестрели,               
  громя «фашистов» - русские пострелы;

  На них смотрели на исходе дня,
  край занавески сдвинув,
                там, в окне:
  глаза отнюдь не воина-эллина -
  девчушки с хрупким именем Элина;

  Одной, из победивших в той
                Войне…

                Май, 2009 г.