Стихи не писать!
Это я себе. Вспомнилось, как в 1997 году был очередной раз в стационаре. В Москве на Каширской есть «Институт психического здоровья». Туда меня занесло очередным кризисом психического состояния «души и тела».
Есть ли у человека душа? Об этом до сих пор спорят. Сегодня многие склоняются к тому, что душа от Бога и есть даже у последнего грешника. Только последний не заботится о её чистоте.
Четвёртого декабря 1997 года в приёмной названного учреждения врач при опросе меня и моего сопровождающего определил, что профилактика психического здоровья необходима. Меня поместили в палату, где уже было одиннадцать пациентов. Среди них выделялись двое. Один - очень в критическом состоянии, академик РАН, Яков Абрамович, специалист по истории КПСС. Другой – армянин, принявший меня за Погосяна, земляка, и желавший со мной дружить.
Армянин был беспокойный пациент и всё время требовал от меня внимания к себе. Я не отказывался его успокаивать всячески, как я мог. Длилось эта моя забота до тех пор, пока армянин не пришёл в адекватное состояние. После чего он очень часто меня переспрашивал, нет ли во мне армянской крови. Ему странной казалась его мысль, что я Погосян или удивительно на него похож. Но это присказка.
А сказка о тяжелом пациенте, Якове Абрамовиче. Он был действительно тяжёлый и в прямом, и в переносном смысле. Приходивший его навещать племянник, приносил ему горячий бульон и набор подгузников, памперсов, которые Якову Абрамовичу помогали менять чуть ли не всей палатой. Делали ему уколы, которые успокаивали его на непродолжительный период. Но уколы постепенно перестали действовать. Тут бы ему попросить эвтаназию, но он был уже не в себе. Последствия, видимо, инсульта были тяжёлыми. Поговаривали, что кроме племянника, доктора тех же наук, профессора, у Якова Абрамовича не было никого родных. Сестричкам в стационаре трудно было держать его, когда требовались те или иные процедуры. Мне довелось помогать сестричкам придерживать руку на укол. Да, кость была у Якова Абрамовича тяжела, я это почувствовал. Итак, он ждал своей кончины ...
Как-то раз в палате остались двое. Я и Яков Абрамович. Всех остальных проводили в коридор, чтобы в палате не мешали сделать влажную уборку. В этот момент у Якова Абрамовича начались судороги. Он отчаянно застонал и чувствовалось, что ему нужна помощь. Мне одному к нему приближаться было нельзя, не входило в мои обязанности пациента. Единственное, что я мог бы сделать, позвать сестричку.
Тут мне в голову пришла шальная мысль. Я прочитал вслух молитву Господню и, окончив её, произнёс: «Прими, Господи, душу раба Божия, Якова!». И моментально Яков Абрамович вздохнув легко испустил дух …
Я позвал сестричку с очевидным прогнозом, что Яков Абрамович мол де «умре есть». Так оно и оказалось. Воть. Так я очутился в роли соборующего. Очень видно Яков Абрамович согрешил в роли академика по истории партии. Видимо краем уха он слышал мою молитву и принял её за отпущение грехов, чтобы спокойно предстать перед Богом.
Решения судебной медицинской экспертизы по смерти Якова Абрамовича я не знаю. От чего произошла она не ведомо. Может быть это духовная «эвтаназия», которой виновником был я ...
Так к чему это я?
Мне сказали, что у меня гордыня. Всем я хорош, но гордыня выше меня. Я понял так, что в том она состоит, что выступаю против эвтаназии, а проще, против самоубийства. Не приемлю самоубийство в Англитере, решение такого же рода М.Цветаевой. Ну в общем не могу, как смерд горбатый лечь заживо с любимой в могилу. Это против величия У.Шекспира, против многих гениев прошлого. А посему, чтобы снять обвинение в гордыне, я решил с собой покончить, как поэт. С этих пор здесь нет поэта Буда Чернец. Стихи не пишем ... аминь.