Что горожанину вся поднебесная ширь
в слове распахнутом Аист и в звонком Синица –
вспомнится разве что розовогрудая птица
с резко мужским праславянским названьем Снегирь.
В нем пробивался такой инфантильный подмес
сладости к свету, и чудился привкус имбирный
в красном пуху на груди снегиря, этой мирно
вымершей птицы – и на тебе, привкус воскрес:
то ли язык на губе обрабатывал ранку
и, вовлеченный в творящий природный процесс,
вылепил сказочно-детское «птичка-веснянка»
из ощущений, теряющих меру и вес,
то ли Снегурочка – самка-снегирь – на пригорке
слезы роняла, в снегу протопившие норки,
микрофонтанами из апельсиновой корки,
через которое тут же пошло пробивать
в ноздри томленье, от спазма плеснувшее вспять,
будто глоток табака подростковой завертки.