Прилепившись к кому-то, как тень к занавеске, прикнопясь,
забывая себя от любви и от жалости к этой,
незнакомой еще так недавно, что, вставленный в опись
многих, прежних и будущих, делаешься как предметы
обихода и радуешься, если вынут из темной
кладовой и посадят за стол на потеху народу, –
оловянный солдатик с его беспримерно никчемной
удручающей стойкостью, умный предмет обихода,
говорящий краснО и глядящий, как ослик, печально,
оттого, вероятно, что дремлющий дар стихотворный
пробудился и начал трудиться над третьей сигнальной,
беззащитной, как голый зародыш, почти иллюзорной,
но способной подняться столь яркой волной эйфории,
забивающей даже работу с предельной отдачей,
что на смертном одре он об этом заплачет, другие
вещи, вплоть до любви, мимоходом помянув, в придачу.