Прошла любовь, завяли помидоры.
Гроза утихла. Я задернул шторы
усталых глаз, и пульсом светофоры
ломились на экран закрытых век.
И в карнавале разноцветной пыли
повисла цепь немыслимых усилий
восполнить то, что не вернешь вовек.
Безлик обызвествленный обелиск
былой любви; как блик, безлик твой облик;
и пуст уже, почти как белый лист
запас воспоминаний; только отблеск
настольной лампы на твоих зрачках
во сне питает мой абстрактный страх.
А наяву – ни тяжести, ни страха.
любовь прошла; покрылась пылью (прахом?)
старушка-память и, вздыхая дряхло,
укрылась в подсознаньи, а извне –
непревзойденно денно светит солнца анфас,
а ночью, в профиль, мне в оконце
видна луна. И ты как будто в ней.
Ты в лунном свете, в солнечных лучах,
ты в тривиальных денежных проблемах,
в аквариумных стеклах на очках
слепого музыканта Дяди Сэма.
Ты – пташка на кормушке в январе;
букашка или мушка в янтаре
на запонке услужливого клерка
в районном банке, в искрах фейерверка,
в изящных икрах ног одной венгерки,
которую я знал не так давно.
Но образ твой неясен и нечёток.
Ты – идеал; ты – миф; ты где-то, в чём-то
похожа на незримое звено,
на некую невидимую нить
меж музыкой Шопена и шипеньем
шампанского, которое испить
пытаясь, я глотаю только пену.
Любовь прошла. зачем же до сих пор
я берегу завядший помидор?