Голые стены и старый диван
с продранным боком и ржавой пружиной,
вылезшей, чтоб «Театральный роман»
был, будто песенка, двинут с зачина.
Что за контрасты – подполье и блеск!
Даже лубочное нянькино «ужасть!»
взвешено, как и отважный гротеск,
эстетизирующий неуклюжесть
в способе виденья или письма,
будто ребенок коньками елозит
в кашице снежной – ан будет зима,
паром дохнет и катки заморозит.
Да и герой, несмотря на угар
буйной Москвы после всех революций,
даже несчастней, чем бедный Макар
Девушкин, с детства обученный гнуться
перед значеньем чиновных особ…
Нынче герой не таков – пуля в лоб,
мост, над рекой нависающий низко,
долгий, визгливый осенний буран,
снег на очках – и ехидный роман,
сопровожденный предсмертной запиской.