Жила в белом свете, в селе Незнакомкино, девица семнадцати лет отроду. Виду была обычного – лицом бела, телом стройна да крепка, жопа - репой, а сиськи самую малость до 2-го не дотягивали – не много таких девок в Незнакомкине проживало, а звали нашу героиню Нюркою. Умом Нюрка, как и все в Незнакомкине, не блистала и потому, худо-бедно, с двойки на тройку, дотягивала «десятилетку» - лень было Нюрке после восьмилетки в селе вкалывать, ручки белые раньше сроку делом утруждать, да мужичье пьяное от подола отгонять. Мечтала Нюрка в Большой Город перебраться – на артистку учиться и мечты своей не скрывала, а через это имела привычку юбку носить чуть ниже ватерлинии да свысока на народ поглядывать – вот, мол, какая я вся прекрасная да не ваша. Народ – в смысле мужского населения Незнакомкина – привычку Нюркину, в смысле юбок коротких, уважал и все норовил осязать содержимое подъюбочного Нюркиного пространства, кто поноровистей успевал тиснуть Нюрку, но непременно был потом девахой облаян.
Так оно все и шло до тех пор, пока в среднюю незнакомкинскую школу № 1 не прибыл новый учитель ботаники – Клюшкин Иван Василич. Мужичок он был одинокий, серенький такой, одно слово - ботаник. Сельсовет выделил ему избенку у самой сельской околицы, да соток семь землицы при ней. Вот на этой самой землице и пошли чудеса. Иван Василич таких хризатнем да лефризорий там навыращивал, что смотреть это чудо бабы аж из самой области приезжали. Любуются на клюшкинский дендрарий, восхищаются, а Иван Василич им советы дельные дает, да в избу приглашает:
- Проходите, мол, там удобнее советы мои записывать.
Кто входил, а кто нет, но те, кто бывал в гостях у ботаника, непременно потом еще к нему наведывались, и называли его уже не иначе как по имени отчеству, да с неприсущим местным бабам уважением. Продолжалось так месяца два, пока молва людская не растрезвонила на все село, что не в дендрарии да советах клюшкинских дело, а в огромном его мужском достоинстве, да силе недюжинной, которой он свое достоинство использовал.
Мужики незнакомкинские затылки скребут, да друг от друга морды ворочат, потому как почти у каждого рос в огороде то куст хризантемовый, то лефризорий из Клюшкинского питомника. Стыдно, стал быть, мужичкам, а чего делать не знают. Решили на поклон пойти к бабке Дуне – та завсегда в селе колдуньей слыла, потому как глаз имела черный, зуб золотой, да бородавку с горошину на крючковатом носу. Пришли к Дуне говорят:
- Так, мол и так - бабы наши к ботанику бегают и кажись не только за ботанической наукой.
Бабка хоть и стара была, но взяла у мужиков четверть самогона да рупь на опохмел, а после говорит:
- Дурни вы, дурни, кабы баб своих чаще пользовали, не шастали бы они к Клюшкину. А вам бы только в пятницу по утрянке зенки залить, да не просыхать до следующей пятницы.
Тут средь мужиков ропот прошел:
- Мы к тебе, Евдокия, за советом, а не упреком пришли, а как баб своих ебти, сами знаем. Не хочешь помочь – вертай четверть и спупай с миром.
Испугалась бабка, что четверть отымут.
- Ладно – говорит – есть одно радикальное средство, корешок заветный, вы им причиндала натрите, да отымейте бабёнок своих хорошенько, только вначале ,чтобы беды какой не случилось, вручную потренироваться надо.
Взяли мужики Дунин корешок и пошли тренироваться. К слову, после их тренировок, село Незнакомкино в области Кулаковым стали называть, а баб к Клюшкину меньше ходить не стало.
Так вот всё шло оно своим чередом, кабы не одна оказия – не могла Нюрка скудным своим умишком отличить пестик от чашелистика, как ни старалась, а наука ботаническая в голову ее красивую не шла, а меж тем пора была сдавать экзамены, да в Большой Город сваливать. Стала Нюрка в башке прикидывать, как ей эту беду обойти, да так ничего и не придумала, как к Евдокии сходить. А Дуняша меж тем четверть докушивала, да жизни радовалась, да думала где б еще самогонишкой на опохмел разжиться, а самогонишко сам к ней на Нюркиных красивых ножищах идет. Стала Нюрка канючить - про беду свою бабке рассказывать. Выслушала бабка Нюру, рюмаху опрокинула, да говорит:
- Дура ты, Нюра. Хоть грамоте и обучена, а ума в тебе бабьего ни на грош. Коль извилинами природа - матушка обделила, шевелить надо, чем есть.
Не поняла Нюрка бабкиных иносказаний, пуще прежнего реветь стала. Дуняша её успокоила:
- Дай – говорит – разок ботанику, он тебе отметку и выправит.
Шла селом Нюра – сопли подтирала, не хотелось Клюшкину давать и не то чтобы ни разу ни мяли Нюрку, но то всё парни были, а этот, тьфу, хрыч старый. Одно Нюрку успокаивало – молва о достоинстве великом Иван Василича. Дам, думает, разок, а коль не будет мне отметки заявление в участок напишу. Дам, думает, а от дум этих стало внизу живота нюркиного тянуть сладко, и чем больше думает, тем слаще тянет. А уж когда соком исходить стала, хрен с ней, думает, с отметкой, не пойду к участковому.
Так Нюра и дошла до околицы и встала, как есть, посреди Клюшиного дендрария, а ботаник тем временем тощей жопой кверху редиску полол. Возмутилась Нюра, что Клюшкин её, такую красивую, не приметил, и от возмущенья зарделась вся, пуще стала соком исходить. Тут и Клюшкин обернулся.
- А – говорит – Нюра, здорово. Зачем пожаловала?
А Нюрка – дура дурой – пялится в него, юбчонку теребит.
- Мне бы – говорит – совета вашего, Иван Василич, послушать.
- Совета говоришь? Это можно. Проходь в избу.
Идет Нюрка в избу, еле ноги волочит от желания сильного. Еле присесть смогла на табурет.
- Ну – говорит Клюшкин – какого совета тебе от меня надобно?
Тут Нюра ему все как на духу выдала: и про пестик с чашелистиком, и про Большой Город, и про то, как артисткой стать мечтает, а в конце говорит почти шепотом:
- Дам я вам, Иван Василич, если экзамен у меня примете.
- Дашь говоришь (тут Клюшкин лукаво прищурился) – это дело. Скидавай юбчонку и лягай на койку кверху задом.
Нюра так и сделала – выпрыгнула из юбки (исподнего с пятнадцати лет не носила) и шасть в койку. Лежит в предвкушении – шевелит округлостями, ножищи ножницами раздвинула – ждет значит. А Василич тем временем стянул с себя ремешок, пристроился позади девахи, да ка-а-ак врежет ей по ягодицам, да приговаривает:
- Рано тебе, девка, дыркой заманивать, рано!
Что дальше было - никто не знает, однако Нюрка после того случая не раз еще к Клюшкину за советом ходила. А экзамен он ей все-таки поставил.