В доказательство Твоей смерти: как чахла под теорией баснословия, как жевала лилии вперемешку с глинтвейном, как считала выдранные волосы из Твоей головы, как глотала сточенные позавчера ногти, как царапала стены в последней стадии невроза, как забирали под руки люди в белых халатах...
Что было со мной в эти месяцы сложно представить узколобому товарищу с повязкой на одном глазу. Он отдавал лишь приказы, стоя в своей строго выглаженной форме, поглаживая гусарский ус и вытаращивая на меня, оставшуюся в его нескромном глазу, Манию Бреда! А я боюсь усатых людей. Я боюсь обнажаться. А он, как раз, сидя за столом и куря свою зловонную трубку милосердия, раздевал меня жадным взглядом. Мне было холодно, разжав губы и стиснув при этом зубы, чтоб не стучали, я сидела и не подавала вида, гордость не позволяла. В этом отделении меня долго не держали, прекрасно понимали, что с миловидной леди с психическими отклонениями мало что возьмёшь. Отпустили, ничего не взяв взамен.
На послезавтра был растворённый с аспирином смех. Злобная шипучка. Я сидела под распахнутым окном в пять по Московскому времени, жалась к батарее от пролетающего мимо пара, разглядывала капельки от бешеного конденсата. Что-то в душе моей перевернулось, когда я уже третий день не могла встать на ноги, нервно курила, пялилась в отдалённый монитор, ждала сообщения... Ты спокойно заходил проверить обстановку и убедившись, что я обиженно страдаю, уходил дальше. Это я тогда ещё, можно заверить, спокойно спала ночами.
Хлоргексидин и содовая. Ватные палочки в ушах. Приятно было щупать Твои шрамы. Говорил, жизнь не заканчивается, а под шум струящейся воды молвил, что не выживешь без меня. Под этот звук вообще много чего произошло, но выстрел пистолета всё равно было бы слышно, потому я выбрала гром бутылок из-под алкоголя. Так более романтично. А ведь женский алкоголизм не лечится, тем веселее было подпорчивать нервишки. Шалила самую малость и поводов не давала, а мне хлопнули по больному. Хотя да, что я могу знать о боли, когда у меня серьга там откуда растёт Твой юный друг?! Что мне о ней знать, когда я кусала одеяло и рыдала ради получения морального удовлетворения?!
Слал, извинялся, не верил, обижал, смеялся. Да всё пройдено, я скучала по этому. Не дали шанс, не стали слушать. Этого ли я заслужила?
Выдымленными прослойками стелилась эта картина событий. Я чихнула уже 44 раз, и каждый из них сопровождался мыслями о том, как бы Ты изумлённо глядел на почти довольное лицо и вслушивался в звуки вылетающих слюней. Сморчки для меня куда более естественны. А вот Ты фанат закрытых помещений. А ещё я боюсь одиночества. Призналась-таки.
Меня поглощала высота, лично я парила, не важно, сколько боли было обычно по вечерам, сколько громких слов звучало, пока все в очередной раз думали, что мы сумасшедшая парочка. Да не было детского сада, не было. Я же говорила, что до хорошего это не доведёт, но кто меня в те годы слушал? Денег не было. Бедствовала. Уже которые сутки сидела под тем злосчастным окном и думала, выглаживала извилины мозга, лизала Тщеславие, чтоб не чесалось, за столько тысяч километров ангина посетила и меня.
Всё ждала и ждала, чахла, сохла. Поступило большое количество угроз с расчленением моей плоти, много забавных игр, где меня в итоге мечтали просто убить, я не боялась, просто хотела, чтобы Тебя не тронуло. Да, как-то о Твоём существовании я переживала больше, чем о своём. Ты же у нас был ранимым цветочком, просто горшок с запасом воды на год был далековато. Хотелось стереть часы прибавляющиеся к обновлению статуса в паутине.
Особо незачем было всё это выслушивать. Так сладко поливали грязью и верили в то, во что даже я не верю. А когда мне было? В промежутках, убивающих время зазря я всё ещё разглядывала те три фотографии из старого альбомчика, где Твои глаза ещё не тронула вопиющая глупейшая мудрость. Необъяснимы были нападки, сложно было сопротивляться, но надо было. Не очень хотелось, чтобы близкий человек позорил мою сущность в пустую, прикрываясь неким "Не важно!"
Всё было утеряно на тот момент, я бы с радостью закричала и швырнула бы своё тельце в двухметровое зеркало, просто знала, что оно тоже чего-то стоило, своя жизнь у всех предметов. Боль было не заглушить, она нарастала так ярко и безмолвно. Я была словно убиенно-радужная святая троица: розовея я падала и хладела, синева закрывала мне глаза и сжимала рот, желтизна последней стирала лицо.
Не за что было Тебя прощать, пока Ты даже не просил прощения. Не в чем меня было винить, пока я даже и не думала обременять себя так. Я искренне сидела ночами и часами не могла уснуть, потому что думала о подушках и спичечном коробке, в который они бы не поместились. Мне было истинно грустно. От одиночества я начала ловить блики проезжающих машин на стенах, ела слишком много таблеток, посуточные нормы превращались в годовые запасы. Если бы в комнате тикали часы, я бы их вдребезги, поверь. Не люблю ждать.
Ходила из стороны в сторону. Послушайте, мне уже самой стало муторно. Да ко всё это нужно? Какого чёрта я обязана была всё это терпеть? Взбалмошные девчонки в моём сердце уже давно отступили, не надо было просто всё так выставлять, чтобы я не воспринимала близко к сердцу. Нечем было гордиться, когда руки были рассечены. Нечем было и когда Ты молчал. Чего ждал? Не во что мне стало верить после того, как не в чем было признаваться. Ручонки девать от стыда в срочном порядке.
В один день решила разом глянуть на лица, которые к счастью были рады меня видеть, или просто уже были в нужном алкогольном опьянении. Разжаловала только кошка, сидевшая со взглядом обиженного ребёнка. Наверное, в тот вечер мы были похожи. День был сменён утром и ничего, абсолютно ничего. Даже пусто было, но я держалась.
Распоротая рельсами трамваев дорога выстругала путь до дома, шатало даже в лежащем состоянии. Глаза съезжались к переносице, приходилось разнимать, ставить уколы, интоксикация. Всё равно мысли безжалостно резали о пропадающем человеке, поле зрения бунтовало, от него ускользало самое главное. Хотелось забить себя под завязку песком и превратиться в непонятное аморфное существо, с убитыми чувствами и отсутствующим взглядом. Так было бы проще для всех.
Я считала дни, но не выдержала нападок со стороны круглых расчёсок. В зубах просверливались потусторонние выходы, язык был окровавлен от большого количества сосательных принадлежностей медицинского характера. Не вытерпела, наверное, зря. Напоролась на безликие оскорбления, на тихий ужас, разрывающий изнутри. Только настольная лампа могла ощутить весь ужас от творившегося тогда со мной, стол был залит ненужной организму водой: сопли, слюни, слёзы, пот...
Бешено колотилось на уровне груди, хотелось расколоться на части и не слышать больше такого, чтобы циркачи по ночам не мучили, не задавали логических вопросов, на которые я не могла дать ответ.
Крушила, сглатывала, сблёвывала. Ярко! Эмоционально! Со всем своим актёрским мастерством. Раскуривала металлические предметы, пыталась поджечь кожу, обжигала воском глаза. Вслепую пришивала ладонь к пятке, а потом зубами раздирала нитки, попутно слизывая кровь. Я совсем чуток сходила с ума, совсем капельку, ничего личного. Штопать дыры в венах было поздно. Хотелось придушить именно себя, ведь я имела честь ввести в заблуждение и дать поверить всё тому же мистеру "Не важно!" Да, чтоб Ты сдох...
Дело было явно не в грехах, и винили меня явно не за сделанное, а за выдуманное. Правда, я всё восприняла опять на свой счёт. Опять была уверена, что всё из-за меня, ну а вдруг у меня есть двойник, о котором я просто не знаю? Хотя вряд ли, нас троих мне вполне хватает! Ты был третьим, но не во мне, а рядом. Святым, без фанатизма, без издёвок. Просто потому что хотелось верить хоть во что-то, кроме лжи, но... Нет, не дали. Только ещё больше утопили в бочке с ненавистью и отвращением. Я бы умерла именно от него, или от передозировки нелепых обвинений в мою сторону.
Я не находила пистолета, пришлось искать на ощупь лезвие. Оно было более гладким, более острым, дерзким, что надо! Как Ты и все Твои колкие фразочки. Тебе просто не верилось в счастье, хотел усложнить ситуацию, чтобы отягчить обстоятельства. Ведь никто не проверит как на самом деле, так интереснее сочинять более трагичный конец. Умудрился верить в клевету, научился кидаться ею в меня, словно кусками мяса с только что убитой жертвы. Мне со всех окон жужжали о конце, я отказывалась верить, мне нужны были доказательства того, что это смерть, того что кончилась вся чёрная краска и потекла далеко не голубая кровь. Ты не предоставил ничего, кроме угрюмого молчания, сарказма и пущей ненависти. Никогда не думала, что за прошедшие годы мне опять будет так низко и скользко. Ты всё сумел. Прекрасно протоптав дорогу в никуда и притушив об забор очередного "петра". Ни разу, слышишь, ни разу не задумался, а каково мне всё это слышать. А цепь оборвана, сдёрнута оболочка... Вряд ли смогу простить, до конца жизни жить с обидой и обречением, с чёрной повязкой на полоумной физиономии.
Послесловие:
Каждую ночь обваленные стены психиатрической клиники, разрушенные коридоры, выбитые окна и два верных друга в смирительных рубашках. Мы сидели полукругом у осипшего старого магнитофона и входили в транс, знали что нас ждёт там. Мы сроднились за те годы. Была фантастическая четвёрка, правда одного не спасли. В руках оставался только надгрызенный кем-то уголёк, вокруг задетые болью высокие потолки. В три напичканных мозга мы пожертвовали уголёк для любимой светлой комнаты: "No reason to live. No salvation."
12.02.10г.