Отара
К тебе, посланием, стихи.
Из сердца жажду утоляли
отары слов, что пастухи,
горами чувств высоких гнали.
Но и низинами, впотьмах,
остриженные - мерзнет кожа,
шли, помышляя о холмах,
где травы сочные тревожат...
Так беззащитна нагота,
и так прерывисто дыханье...
Овечьим молоком свята
ночь отданная на закланье.
Лоза
Не наступает день – у винограда
От жажды солнца пьяно на душе.
Лоза устала? Света ей не надо?
Хватает звезд, что плещутся в Ковше?
Листва темна, как женщина и время,
Заснуть бы ей – считает до семи,
Что Алиот – лучами вбрызнет семя?
Дубхе сказать – быстрей меня возьми!
Чтоб ягодой беременеть и видеть –
Полярный иней северной звезды
Все тает, тает, и прошли обиды,
И ночь слизала слезы и следы…
Дельфин
Дельфин уходит в глубину –
Там, расплетая ткань, колдуя,
Богини моря к мраку льнут
Придонному. Судьбу иную
Всё собирают - к нити нить,
Дельфину с ними плыть, и в Дельфах
Сивилле будущее вить
Из слов, и течь речам по дельте,
Что именуют «человек»,
Судьбою к морю устремиться,
Где мы с тобой одно навек,
Хоть ты незнаема, но лица
Исчезнут - вынырнут опять
В узорах волн и верховодит
Твоя судьба… ты станешь ждать?
Дельфин на глубину уходит.
Ихтиандр
Нелепо требовать огня, когда небес коснулось море –
Глупцы в колокола звонят, но толщи вод не переспорить.
На дне недвижны города, и облаками стаи рыбьи,
Их чешуя прозрачней льда, и жабры заменяют нимбы.
На глубине простор богов, тех, что сгубили травы луга,
В пучине беспросветных снов лучей переломили угол.
Олимпы в бездну, с высоты, спустили лифтом Атлантиды,
Мужей, что царственно-горды, в гнилые спрятали хламиды.
И улицы, и деревца на дне покрыли слоем ила,
Чтоб кожа, смытая с лица, просоленною маской стыла…
Я все пытаюсь вверх уплыть – впотьмах, спасаясь от удушья,
На волны вынырнуть, скользить, и смертный ход воды – нарушить.
Рожденный воздухом дышать, и тяжести – хребтом перечить…
Но времени осталось – пядь, но море мерно гасит свечи.
Эдип
_________________«Дитя слепого старца, Антигона,
__________________Куда пришли мы? Как зовут страну?»
В театре, Фивах – словом, пеньем,
Под ребрами крутых рядов,
На сцене солнечных сплетений
Читают приговор. Из снов
Оракула в дельфийском храме
Перетекает в душу зло –
Трагедия, и все же срамом
Ужимки пляшущих козлов.
Убить отца - и мать на ложе
Прижмется нежною женой,
И семивратный град умножит
Свой грех калиткою восьмой.
И кажется, что вечно длится
В бессчетных Фивах монолог –
Эдип преследует убийцу,
И видит в зеркале его…
Так слой добра и света тонок,
Ревнивый брата сторожит,
И ланью вскормленный волчонок
Грызет волчицу - и дрожит.
ЭРОТ
В страстном гроте любви, что Эроту построил Гефест,
где по кованой меди, прекрасна как тело, чеканка –
cильнорукие воины, дома оставив невест,
груди пленниц ласкают, невинных и пьяных вакханок.
И под взглядом мужским, что хмельнее любого вина
из сосуда, струею залитого в девичьи глотки,
будто в жарких объятьях косматого, сладкого сна,
сами на пол ложатся, по-женски бесстыдно и кротко.
Отсекая младенчество, грозен пожар вдоль стены,
саван дыма над домом, где мать и отец недвижимы, -
входит плоть, покоряя, воротами юной жены,
и желаньем она, как рабыня, навек одержима...
В степи войско ушло. Все мерещится – будто летят, .
на клинках обжигающих вслед за любимыми скачут,
и врывается семя, того иль иного - подряд,
и целуют друг друга, и губы сливаются в плаче...
И приходит в свой грот посмотреть на чеканку Эрот,
нет, не мальчик кудрявый, суровый властительный воин,
и молчит, представляя, как деву он сзади возьмет:
- На колени, собака! - и смертным мужчиною стонет.
Сатурн
Тяжелой поступью Сатурна,
В сомбреро буйного Диего,
Больное тьмой приходит утро –
Проведать рвы, припомнить веко,
Что задрано, как юбка, кверху,
Над мертвой срамотой глазницы.
На девке в рай пытались въехать –
На кожанке совокупиться…
Так поднимай бокал на тризне –
В нем плещет виноград агоры,
Хлещи оторванные кисти -
Темны в давильнях приговоры.
Кочевье
"Далекие дни, погребенные в этих руинах,-
Как стертые буквы молитвы на свитках старинных"...
Имру-Уль-Кайс. 6 век
Здесь сгнили отбросы и голодны кошки на мусорных баках...
Дома, что под снос, окна выбиты, немощь безлюдья и слякоть
Разбиты бордюры в тирЕ - вдоль дороги лежит позвоночник,
Руины вокруг, будто Цезарь, убитый Нероном, хохочут.
Как будто Манхеттен упал на гробницу, в осколки двух башен,
Как будто в слезах небоскребы, и слезы по стеклам - как сажа...
Как будто песка нанесли аравийские, злые хамсины -
Накрыло пустыней дороги, не видно ни Хама, ни Сима...
Как будто я обнял тебя, и кочевье у нас за порогом,
И стертые буквы - тобой оживают пред небом.
Пред Богом.