-Малышка, хочешь быть балериной?
Белокурая пятилетняя девочка нехотя отвлеклась от леденца и подняла глаза. Всё её воображение усиленно рисовало ба-ле-ри-ну. Точно, в книжке есть такая. На картинке.
-Это такие, которые на цыпочках… и кружатся? А потом им хлопают в ладоши?
-И кидают цветы, и кричат «браво»!
Сомнения ребенка легко рассеять непонятными словами… Особенно, если так радостно их произнести! Девочка кивнула.
Дальше – год растяжек, синяков, прыжков и мозолей. И первого знакомства с искусством вот так: вплотную. И красивая музыка, под которую хотелось летать, но оторваться от пола дольше самого высокого прыжка всё равно не получалось. Музыка звучала в голове, звала порхать по цветкам, как Дюймовочка, но болели стертые в кровь ноги и крики балетмейстера возвращали обратно к балетному станку.
Обманутых детских надежд хватило на год. «Браво» не кричали, да и крутиться на цыпочках было не легко. О цветах вообще ни слова.
В шесть лет девочку отдали в гимназию. Вроде, можно расслабиться и вырисовывать на здоровье буквы в прописях, но нет. После балетной школы музыка в голове звучать не перестала, а дома у девочки стояло старинное фамильное пианино. Извлечь из него подобие музыки пока не удавалось, но родители эти попытки оценили по-своему.
-Малышка, хочешь стать музыкантом?
А дальше вот что: дети быстро забывают плохое. И снова, подняв глаза и вздохнув, девочка представила себя посреди огромного зала, набитого зрителями. На сцене оркестр, как по телевизору, а в центре сцены – пианино. То самое, фамильное. И она. В сияющем платье и с кудрями. Как в телевизоре. И кивнула.
Дальше – семь лет непрерывной музыки. Параллельно с математикой и прочими радостями детской жизни. Музыка даже снилась. Домой только спать и учить уроки. И играть, играть... Ошибаться и переигрывать. Гаммы, Бах, Шуберт, Шопен, Черни, Чайковский… Этюды, от скорости которых не видно пальцев. Пение в хоре с болью в горле. Сольфеджио и диктанты на слух. И снова гаммы… Белый верх, черный низ – потому что концерт. И первый выход на сцену – всё в те же шесть лет. Дрожащие руки и колени, холод зала через белую блузочку, тяжелый бант и еще маленькое, но такое важное произведение. Первое, на концерте. А потом концерты и экзамены, а после экзаменов снова концерты. Дежурная улыбка и поклон. И часть души в длинном и сложном произведении…
Диплом – и пустота. И радость, конечно, но потом – пустота. Семь лет бешеного темпа, мелькания пальцев, слёз от усталости в школах, и – всё. Девочке тринадцать и она больше не хочет играть. Откуда то свалилось море свободного времени… Девочка стала читать. Всё подряд – классику, романы, журналы. Вспомнила, что раньше, когда не было свободного времени – хотелось так много успеть, а теперь не хочется ничего. Разве что гимназию окончить, потому что отношения со сверстниками были ужасные. Девочке было скучно с ними, а они были такие одинаковые, и, вроде, счастливые. Вроде.
Когда пришло время выбирать институт, уже никто не называл "малышкой" И не предлагал стать кем-то с красивым названием. Все ждали, что выберет девочка. Она была уже «взрослая, чтобы это решить». И девочка снова выбрала красивое название. И любимые школьные предметы. Чтоб больше никаких точных наук и истеричных учителей. Только мир выдуманных героев, четко продуманных персонажей, разных рифм и стилей, и правил правописания… И меланхоличных докторов наук в толстых очках, со своим видением Чехова. Или Бунина. А дальше….
Идет пятый год теорий языкознания, психологии, синтаксиса, лексикологии, древнерусского, старославянского, церковно славянского, снова психологии, фонетики, литературы того века, этого века, того стиля, этого стиля…. И еще чего-то, что по названию красиво, но в суть лучше не углубляться.
Жаль, девочка больше не «малышка». Никто не предложит путь к мечте с красивым названием, а сама девочка мечтать разучилась. Балерины спрятали свои пуанты, и устало сидят вдоль стены. Чудесные вальсы Штрауса растворились во времени, а пальцы по памяти нажимают те же клавиши старинного пианино, не раз вымытые слезами той, маленькой белокурой девочки. Такой серьёзной и ответственной. Она знала, чего хочет. Теперь та, большая, скучает по ней. Пишет письма и плачет. Всё время что-то пишет. Стихи большой девочки почти все грустные, а письма короткие. Она иногда всё еще ждет, что кто-то сядет рядом, положит руку на плечо и скажет мечтательным голосом: «Малышка, а хочешь стать…»?