Жизнь, проходящая в вечном надсаде,
Вдруг отпустила. Надежды игла
Странно кольнула. Взглянув в зеркала,
Я увидал, как по-ангельски сзади
Затрепетали два белых крыла.
Острые перья царапали спину.
Что это? Знак, будто выходил срок?
Или прозрачный и тонкий намёк
От пролетавшего в рай Серафима,
Что, мол, вот ты-то и будешь пророк?
Скверно, но я себя чувствовал голым.
В горле забулькала пылкая речь.
Мерзкие крылья торчали от плеч.
Боже! Неужто придётся глаголом
Чьи-то сердца наставительно жечь?!
Это же, право, такая морока,
Взглядом врезаясь в грядущую тьму,
Звать всех к тому, что пока самому
Видится смутно. Работа пророка
Тягостна сердцу и чужда уму.
Всё это происки хитрого змия:
Визионерство, задача вовне,
Тяга вещать… но я обмер, зане
Голос Исайи и плач Иеремии
Столь соблазнительно слышались мне.
Знаю, сомненья вгоняют в бессилье:
Страх, голоса, набежавшая дрожь...
Взяв со стола подвернувшийся нож,
Я отхватил им проклятые крылья,
Хоть Серафим и горланил: «Не трожь!»
Снова стоял я – обычного роста,
Слабые руки, в душе кавардак.
Просто я счёл, что божественный знак,
Что получают пророк и апостол,
Должен даваться им как-то не так.