Обнажая хрупкий мрамор обольстительной Годивы

Андрей Головин
Здесь Полярная звезда тлеет, словно сигарета.
Ветер лижет купола, поднимая лист газетный.
Поднимая нежный шёлк спутниц робких и пугливых,
Обнажая хрупкий мрамор обольстительной Годивы.
Ветер тащит за собой, в глубину больных квартир
С перескрипами кроватей, пылью марсовых полей,
С простыней сметая в пропасть перья дивных лебедей.
А в кроватях сотни всадниц ударяют булавою,
Над Невой зелёный всадник, словно демон над волною
Обнажает шпагу, чтобы вновь сразиться с Сатаною.
Злая, мутная слеза проползает по щетине.
Спят усталые полки, замерзая в рыжей глине.
Никогда им не пройти по булыжному проспекту,
Им не выиграть войны. Никогда! Но не поэтому:

Здесь кругом одни бандиты женщин тащат в тьму гостиных;
Здесь кругом одни воры в серебристой паутине,
Их заласкивают насмерть, посыпая кокаином.
Ветер шарит по подвалам, по помойкам, по канавам,
Петропавловская крепость грезит в облаке отравы.
Возникая ниоткуда, он целует откровенно.
Бледный крейсер уплывает в перерезанные вены.
Ветер тащит негодяев, ветер свищет незнакомок,
Ветер воет в куполах о войсках Наполеона.
Рдеют хищные витрины, в них стенают манекены.
Снежноглазые девицы проползают прямо в гены
С поцелуем Афродиты и улыбкою Елены,
И выходит плоть из плоти в неглиже на обороте.
Ветер стягивает платья и любуется движеньем.
Ветер вскидывает юбки и божественно щекочет.
Ветер гладит и ревнует – сумасшедший невидимка.
Он хохочет, поощряя всех счастливых и влюблённых.
Он окутывает пылью мерседесы и десятки.
Он обветривает щёки симпатичных хулиганов.

А кругом одно болото: наркоманы, водка, взятки.
Сутенёры со стихами и убийцы с васильками.
А кругом одни вокзалы и товар с тюрьмой в затылке.
А кругом одни монеты и Моне на дне бутылки.
Только ветер иногда свистнет мусору в глаза,
Да улыбка Азазелло на святые небеса.
Ночь царапает рулетку, чтоб сорваться с колеса.
Ветер смахивает цифры, с фонарей стекает свет
Полный страха, страсти, боли, полный плесени монет.

Но рассвет уже сочится в наступившей тишине…
За дверями гаснут фары, дуновений больше нет.
Колокольные удары наполняют утро негой,
Ветер млеет, исчезая над господними полями,
Над пустыми мостовыми, между узких подворотен.
И взмывает Петербург над своими лебедями,
И маэстро ставит точку, подписав на обороте.